Огонёк

Копать в сентябре – занятие, требующее куда больше сил, выносливости и терпения, но и в нем Фая находила маленькие радости: перерыть за дедом лунку и найти после него еще две, а то три картофелины и с гордостью их продемонстрировать. Дед работал большой тяпкой и не очень внимательно, внучка же орудовала «копарулькой»[3]

, основательно, потому не пропускала ни одного клубня, даже самого крошечного. Если попадались забавные формы картофеля, моркови или свеклы, Фая их откладывала отдельно от большой кучи в начале поля, чтобы потом показать соседским детям; те делали то же самое, и затем все вместе устраивали конкурс на самый смешной овощ. В памяти сохранились особые запахи периода сбора урожая – развороченных корней, земли и засыхающих в осенней грусти полей.

Настоящая тоска и желание заболеть, для убедительности с температурой, приходили к ней, когда приближалась пора «окучивать» или, как еще говорили, «тяпать», «огребать». Почва в Сибири – не южный чернозем: к июлю засушивалась в камень, образуя на поверхности полей плотные корки. Эти-то корки и нужно было разбивать тяпкой, затем тщательно разрыхлять землю и собирать, делая кучку вокруг каждого картофельного куста. Одновременно дед просил избавляться от сорняков – злостного молочая, глубоко пускавшего повсюду крепкие белые корни. Столбик на термометре мог подниматься до тридцати семи в тени – не шутки в поле под раскаленным солнцем. Плуга у Сапфировых не было, все приходилось делать вручную – тяпками и копарульками. И никакой отрады пока не будет окучен последний куст – только пугающе огромные двенадцать соток, липкий неприятный пот, боль в затекающей спине и щиплющие лопнувшие мозоли на ладонях. Фая то и дело пересчитывала оставшиеся ряды – все-таки чувствовалось небольшое облегчение, когда их становилось меньше обработанных.

Скот Сапфировы не держали, поэтому ее представления о покосе, уборке стаек и приготовлении комбикорма ограничивались рассказами тарбагатайских сверстников. Что же касается остальных заготовок на зиму, о них Фая знала не понаслышке. Июнь из года в год выдавался сухой, и огород приходилось поливать каждый вечер: грядки с корнеплодами – из шланга, зажимая сильную струю большим пальцем и создавая тем самым эффект распыления (самое веселое), цветы – лейкой, парники и теплицы – ведрами, черпая прогретую за день солнцем воду из бочек. В июле солнечные дни чередовались с дождливыми, и поливка чередовалась прополкой. Оставшаяся часть лета осталась в памяти Фаи временем грибов и ягод, засолок и варений, компотов и зимних салатов. Бабушка «закатывала» по двести-триста банок: маринованные маслята, жареные рыжики, соленые грузди, огурцы, помидоры и цветная капуста, суповые наборы для борща и рассольника, салаты из морковки, перца и фасоли, соки из ранетки и облепихи – всем этим хранившимся в погребе добром семья и кормилась весь год до следующего урожая; рассчитывать зимой на свежие овощи в магазинах и собственную покупательскую способность в те годы не приходилось.

В третью субботу октября, когда выпадающий снег больше не таял, а стабильно минусовая температура замораживала мясо покрепче морозильной камеры и позволяла хранить его в столе на веранде, дед покупал у соседей свинью, забивал ее в огороде и разделывал мясо. Бабушка в этом время шинковала капусту, в среднем тридцать-сорок вилков, внучка помогала ей: чистила морковь и прибирала кочерыжки. Вечером на ужин была «свежина» – суп из добрых кусков только что разделанной свинины, картошки и лука. Назавтра бабушка подавала сальтисон[4]

. Фая в этот день каждый раз тихо радовалась: бочка квашеной капусты в кладовке и сальтисон на столе означали, что все идет своим чередом – период заготовок завершился, началась зима и теперь можно просто жить: ходить в школу, на секцию и в гости, возвращаться домой в их теплую, уютную городскую квартиру, лепить пельмени и смотреть «видик», отогревая на батарее одеревенелые после прогулки пальцы ног.

* * *