ОГПУ против РОВС. Тайная война в Париже. 1924-1939 гг.

А вину за это возложили на армию. На тех, кто всю жизнь служил престолу верой и правдой, проливал за империю кровь… Шлепком языка одной канальи они превратились в клику циничных шкурников. А ритуальный стон популярен, и несется по просторам Родины, урезанной в границах, униженной и оскорбленной, клич. И не задумываются даже, повторяющие его нынче, что для большинства офицеров Русской императорской армии крушение монархии стало катастрофой всей жизни, крахом всех идеалов, а служба Временному правительству расценивалась как позорная необходимость выполнить последнюю волю монарха. И уж, конечно, не знают они о самом показательном случае тех роковых для страны дней: командующий Черноморским флотом Колчак, задержав свой ответ о признании Временного правительства, послал адъютанта в Батум к наместнику Кавказа великому князю Николаю Николаевичу с предложением восстановить монархию. Однако, тот, кто нынче в предателях не числится, на это пойти не решился и быстренько признал Временное правительство. А Колчак, таким образом, приобрел почетный титул изменника Родины…

А что же монархисты из числа «Союза русского народа»? Присягавшие отдать жизни за царя, они не захотели дать даже денег для его спасения. Бывший идеолог черносотенцев Марков-второй с неприкрытой злобой писал: «Зубы скрипят от бешенства, когда вспоминаешь эти неизбывные поиски помощи своему Государю

, эти просьбы подачек

— Царя ради, эти наглые лица недавних царских блюдолизов, всем благосостоянием, всем существованием своим исключительно обязанных Царской власти и так подло ей изменивших. Не могу забыть их гнусных сцен, когда титулованные и сановные предатели со смаком лягали ослиными копытами лик поверженного царственного Льва. Целые месяцы уходили, пока удавалось наскрести сколько-нибудь заметную сумму, но и эти небольшие суммы собирались отнюдь не среди богатых

, не среди купцов 1-й гильдии, не среди владельцев фабрик, не среди русской аристократии. Иные звездоносные «монархисты» не только ничего не давали на дело спасения своего законного Государя, но даже отказывались меня видеть из боязни общением с подпольным деятелем скомпрометировать свою репутацию. Когда летом и осенью 1918 года я видел на улицах многих из этих черствых и неблагодарных себялюбцев, стадами гонимых в Кресты и Дерябинку, когда я каждый день слышал о расстрелах то того, то другого, когда я читал большевистские декреты о вскрытии и уплотнении богатых квартир, я не ужасался, я не жалел, злорадствовал и говорил: “По делам горе и мука!”».