Охота к перемене мест

Помнится, управляющий Запорожстроем Иннокентий Пантелеймонович Дымов никогда не позволял себе в таких случаях говорить пренебрежительным, обидным тоном. Ему как бы неловко было за человека, которого распекал... Дымов не всегда наказывал строго провинившегося, чем наказание строже, тем больше можно ожесточить человека.

Вряд ли следует вообще наказывать человека, не зная его характера. Одному выговор — как с гуся вода, а другой будет долго и болезненно переживать...

Приказ сочинили весьма строгий, ох, не ко времени заехал на стройплощадку немец в клетчатом пиджаке с переводчицей в макси-очках и мини-юбке.

Когда случается чепе, мало назвать непосредственного виновника, надо перечислить еще околовиноватых, и в приказе тогда появляются общие, расплывчатые формулировки. Вот и сейчас отмечена «низкая трудовая, производственная и технологическая дисциплина в коллективе», отмечено «неудовлетворительное руководство особо опасными работами и слабый контроль за их выполнением».

Монтажнику четвертого разряда Садырину запретили работать на высоте, снизили разряд и перевели в стройуправление, которое готовит фундаменты.

Шестакова сняли с бригады и снизили разряд сроком на два месяца.

Инженеру по технике безопасности вынесли строгий выговор.

Рыбасов, который во время происшествия — вот везучий! — водил по стройке западного немца, отделался легким испугом — поставили на вид...

— Это верно, что нашего Шестакова сняли с бригады? — спросил Чернега.

— С чего ты взял, что Шестакова сняли? — Маркаров притворился удивленным. — Не знаешь, как пишут в указах? «В связи с переходом на другую работу...»

Приказ сочинили, но осталось решить значительно более важный, с точки зрения Пасечника, вопрос: кто возглавит вновь осиротевшую бригаду?

— Ишачишь, а потом тебя делают козлом отпущения, — сказал Маркаров, осердясь.

Конечно, самая надежная фигура, самый дисциплинированный и квалифицированный монтажник — Ромашко. Он и чертежи читает с листа, как заправский инженер.

Пасечник попросил Ромашко спуститься с лесов в «третьяковку». Не согласится ли он, в связи с чрезвычайными обстоятельствами, временно, до того как поправится Михеич, взять на себя обязанности бригадира?

Ромашко отказался самым категорическим тоном. Какой же из него бригадир, если он ни при каких условиях не остается на стройплощадке после рабочего дня, а тем более не появится там в свой выходной?

— Заседать, прорабатывать кого-то, отвечать за чужого дядю? Чтобы меня, как бедного Макара, забросали всеми шишками? Сегодня свалили вину стропальщика на неповинного Шестакова. А завтра чужую вину — на меня?

Валерий Фомич попытался уговорить Ромашко, не поскупился и на комплименты, — может, сработает его авторитет?

Но Валерий Фомич плохо знал монтажника Ромашко.

— Мое решение твердое, товарищ замминистра. Вплоть до увольнения. Разрешите идти? Мне некогда. Монтаж ждет.

Ну что же, пусть пока, без права подыматься наверх, бригадой руководит Михеич, а прораб обязан почаще заглядывать на верхние отметки.

Рыбасов глубокомысленно потер просторный лоб, суетливо заморгал и надел каску, будто отправлялся наверх.

Валерий Фомич уехал со своей свитой, а Пасечник остался.

Он еще и потому был огорчен несправедливым выговором в приказе Шестакову, что не так давно сам получил выговор по партийной линии.

Монтаж рудодробилки запаздывал, оборудование пришло с опозданием, шли бесконечные авралы. А после всей горячки, после того как объект был сдан, Пасечник устроил в своем рабочем кабинете небольшой банкет, а точнее сказать — выпивон для виновников торжества. До глубокой ночи длилось шумное застолье.

Утром его вызвал секретарь горкома:

— Устроил бы у себя дома ужин — пожалуйста. Но в служебном кабинете... Понимаю, не на государственный счет, на свои кровные, но... Понимаю, ничего лишнего себе не позволили. Только вот песню почему-то пели нетрезвую — «мы с тобой два берега у одной реки».

Пасечник не стал каяться и сказал запальчиво:

— Когда я в этом кабинете дежурил ночи напролет и жил на казарменном положении, никто не возражал, было удобно. А победу спрыснуть в этих же стенах — неудобно!

На партсобрании даже Галиуллин, который обычно с Пасечником был единодушен, не поддержал его. И Маркаров не поддержал, сказав:

— Пить при исполнении служебных обязанностей имеет право только тамада...

За выговор проголосовали единогласно, но Пасечник в глубине души был не согласен с взысканием, и эта не забытая им обида всколыхнулась оттого, что он вынужден был сегодня только для перестраховочного успокоения Валерия Фомича обидеть Шестакова.