Охота к перемене мест

— Редко. Впрочем, недавно передал, — она невесело усмехнулась, — горячий сибирский привет.

Мариша говорила с той откровенностью, с какой говорят люди, уверенные, что никогда больше не встретятся.

— А я бы вам часто писал. У нас бы такая переписка затеялась!

— Уверены, что стала бы отвечать?

— А я все равно писал бы. Дайте ваш адрес, — потребовал он. — Вернетесь в Москву — найдете мое письмо.

Оба рассмеялись, и каждый про себя погрустнел.

— Почему вы так торопитесь с приглашением? Только потому, что едете в одиночестве и приятнее разделить его с вежливой расторопной официанткой, чем оказаться наедине с оленями-тюленями?

— Три месяца проваландался в отпуску и все-таки возвращаюсь раньше срока. Навидался и вашего брата. Разгуливают по курорту, загорелые как копчушки, в мини-юбках выше бедер, смеются громко. А возвращаюсь к своим оленям-тюленям один как перст, как рекрут на часах. Лучше пошлите меня к черту, но не подозревайте в неразборчивости и легкомыслии. Можете верить, можете не верить, но я вам первой сказал эти слова. А ведь в старину это, кажется, называлось — попросить вашей руки...

— В старину, кажется, задолго до свадьбы было еще и обручение... Когда электровоз приходит на конечную станцию, его иногда нужно развернуть в обратную сторону. Для этого в депо есть поворотный круг, проще простого. А вот судьбу свою повернуть на сто восемьдесят градусов...

За соседним столиком обедали молодожены. Мариша с предупредительностью и с удовольствием кормила их обедом и смотрела на них с доброй завистью.

— Это наше свадебное путешествие, — призналась молодая женщина. — Мы геологи.

— У нас в поезде тоже молодожены живут, — вспомнила Мариша. — Московские студенты без жилья. Надоело им по разным общежитиям мыкаться, жить вприглядку — она в женском, он в мужском. Поступили проводниками дальних поездов, оба надели черные шинели. У нас дорога длинная — девять тысяч двести шестьдесят семь километров. И к экзаменам готовятся у себя в служебке, сдают на «отлично». Не укатали их дальние рейсы! Знаете, сколько мы до Владивостока проводим в дороге? Сто шестьдесят три часа двадцать пять минут. А в Москву проводники-студенты вернутся — живут в парке отстоя вагонов. На сортировочной, где ожидают ремонта классные вагоны. Сторожат эти вагоны, зимой топят, Полупроводники-полуистопники...

— Внимание! — разнесся голос поездного Левитана. — Говорит радиоузел поезда номер восемьдесят два Москва — Владивосток. Сегодня в четырнадцать двадцать по московскому времени, в восемнадцать двадцать по местному, будет дана остановка по требованию. Полустанок номер триста сорок три. Для удобства пассажиров Сыромятниковых. Чтобы облегчить им переход через отрог Яблонового хребта к поисковой партии. К окнам на проводы приглашаются все пассажиры. Одновременно начальник поезда предупреждает: остановка одна минута. Из вагонов не выходить. А сейчас слушайте концерт по заявкам Лидии Ивановны и Марата Петровича Сыромятниковых.

Все прильнули к окнам, поезд провожал молодоженов. Из раскрытых окон к ним доносилась песня «Геологи».

Доброхоты помогли вынести из шестого вагона тяжелые рюкзаки, Марат Петрович закинул за спину ружье.

Сколько добрых напутствий!

Мариша долго смотрела из тамбура вагона-ресторана на стоящих в обнимку Сыромятниковых, на пустынный полустанок, все дальше отступающий от поезда...

— Как раз такая сторона... — прошептала она.

Когда поезд подходил к Красноярску, синеглазый чернобровый парень в морском кителе зашел в вагон-ресторан попрощаться.

— Мечтаю, чтобы вы накормили меня завтра флотским борщом и шницелем по-венски, но... Здесь у меня пересадка на самолет полярной авиации. Вчера, перед разговором с вами, я для храбрости выпил, — может, вы заметили? — но сегодня не выпил ни глотка...

— Заметила, Алексей.

— ...ни глотка. Чтобы вы не отнесли моего предложения на счет винных паров. Пожелайте мне, пожалуйста, Марина, счастливых посадок, а еще малых льдов... Но знайте, моя милая Марина, самые трудные льды растают в ту минуту, когда я получу ответ на свое письмо.

21

— Привет ударникам нулевого цикла! — прокричал снизу Садырин.

— Ох, хлебнем мы этого нуля, — откликнулся Ромашко.

Нет хуже времени для работы в котловане, чем дождливая осень.

Экскаваторы вычерпывают, а самосвалы вывозят глину. Огромные глубокие корыта с рыжими островками на дне; приходится откачивать воду. Всем выдали болотные сапоги, наподобие тех, какие носит Погодаев.

Напрасно к фундаментам нового корпуса не приступили летом. Рыбасов объяснил это тем, что не хватало людей.

А не проделать работу осенью — котлованы занесет снегом, и придется переобуваться в валенки.

Чернега не стал здороваться с Садыриным, отвернулся. Спецовка его расстегнута, и виднелась куртка под замшу; когда-то ее разорвал Садырин и аккуратно зашила Варежка.

Малорослый, приземистый кран Варежки курсировал вдоль котлована. Она помахала рукой в перчатке вновь прибывшим и иронически пропела:

— И с высоты вам шлю привет!