Охота на дьявола

За несколько дней до ареста за Чикатило было установлено наружное наблюдение (его, говоря на милицейском жаргоне, «водили»). Напряжение в те пасмурные ноябрьские дни было невыносимым. Все могло обернуться худо. Ростовская милиция не раз доказала свою ненадежность в таких вещах, как наружное наблюдение. Уже тогда Костоев мог запросить помощь КГБ, чьи люди были мастерами невидимой слежки. Но прохождение особого запроса через бюрократические инстанции заняло бы время, а времени, как и многого другого, у следователя Костоева как раз-то и не было.

Если бы милицейские наблюдатели повели себя хоть чуть-чуть непрофессионально и подозреваемый их бы заметил, он мог ускользнуть, сбежать, скрыться, повеситься от страха или броситься под идущий троллейбус. А для Костоева не было на свете ничего более желанного, чем крепкое здоровье этого человека, который — Костоев знал это почти наверняка — являлся убийцей.

Уверенность в этом была настолько же велика, насколько слабы были имевшиеся в его распоряжении улики. Вот почему он дорожил сейчас каждой секундой, чтобы выбрать стратегию, которая бы обеспечила успех в течение тех десяти суток (именно таким сроком согласно закону располагает следователь до предъявления обвинения). Успех — это значит получить признание подозреваемого, которое могло бы послужить доказательством его вины; провал — это значит, что ему, Костоеву, собственными глазами придется увидеть, как убийца выходит на свободу.

Спустя три дня и три бессонных ночи, проведенных в лихорадочных размышлениях, Костоев что-то пробормотал себе под нос — как всегда это делал, когда очередная трудная проблема отступала наконец под напором его ума и воли. Теперь он знал, какой будет его стратегия; знал, что эта стратегия верна, поскольку она столь же изощренна, как и сам подозреваемый.

19 ноября 1990 года Костоев получил ордер на арест Чикатило. Он знал, что как следователь находится в явно невыгодном положении — этого человека уже арестовывали прежде, в 1984 году. Первый арест всегда большое потрясение. Он может ошеломить подозреваемого и дать начало едва заметной трещине в его логических умозаключениях; зацепившись за нее потом, в ходе допроса, его можно, что называется, «расколоть». Однако теперь у подозреваемого уже есть опыт, и он, этот опыт, смягчит предстоящий шок. Тем не менее, если арест произведен неожиданно и быстро, если люди, отобранные для этого, надежны и можно рассчитывать, что они не проговорятся, нервы арестованного могут получить хорошую встряску. Максимальную пользу надо было извлекать из любых деталей ситуации.

Подозреваемый был арестован 20 ноября 1990 года в городе Новочеркасске, где он жил. Трое в штатском во главе с великолепным сыщиком Владимиром Колесниковым подошли к нему на тротуаре, попросили назвать себя, затем надели ему наручники и посадили в свою машину, не сказав ни слова, как их и проинструктировал Костоев.

От Новочеркасска до занимающего целый квартал огромного здания на улице Энгельса в Ростове-на-Дону — сорок пять километров. В этом здании размещались как милиция, так и КГБ, хотя каждая организация находилась в своем, отдельном крыле здания, имела свой собственный вход и выполняли они разные задачи. Сорок пять километров прямой и ровной дороги — местность здесь степная. Вдали в этот дождливый день едва просматривались возвышавшиеся над равниной лесополосы, в основном из тополей и акаций. Посаженные прямоугольниками в конце сороковых годов, еще при Сталине, эти лесополосы, предназначенные для того, чтобы задерживать снег и предотвращать эрозию почвы, в последнее время стали местом стольких убийств, что операция по розыску преступника-изувера получила название операция «Лесополоса». Теперь эта операция, тянувшаяся восемь лет, подходила к концу, — если, конечно, человек, сидевший на заднем сиденье машины, действительно тот самый убийца. У сотрудников милиции, которые его арестовали, уверенности в этом не было. Они не знали того, что знал Костоев, если им вообще что-то и было известно. Все, что они должны были делать, — это выполнить приказ и хранить молчание, пока машина мчалась степью, а лесопосадки уже сливались с дождливой ноябрьской темью.

Арестованный должен понять, что их молчание не случайно. Это молчание служило как бы весточкой от следователя Костоева; то, что именно Костоев возглавлял расследование, не было секретом. А весточку следовало понимать так: дело, по которому вы арестованы, рассматривается как особо важное.

Но в то же время молчание давало арестованному шанс подумать, подготовить свою позицию, попытаться просчитать своего оппонента. Впрочем, пусть арестованный придумывает все что хочет. И так, и так выходило, что молчание милиционеров — это признак уверенности Костоева…

Все так же, в наручниках, его быстро провели в помещение Ростовского областного управления милиции на улице Энгельса. Там его сфотографировали — во весь рост, крупным планом, анфас, в профиль — слева, справа.