Лейб-медик Боткин протянул Татьяне Борисовне листок, исписанный крупным почерком, после чего взглянул на Великого князя:
– На сегодня я считаю свою миссию оконченной. И прошу пациенту дать покой. Завтра в это же время я нанесу вам визит, Леонид Павлович. Будем наблюдать за состоянием. Ваш случай интересен с точки зрения исследователя, уж простите. Ваше высочество, вы позволите откланяться?
Константин Николаевич с едва скрываемым раздражением резко встал и проследовал в прихожую:
– Ваша правда, Сергей Петрович. Да и я засиделся. Тут семья воссоединилась, а я со своими допросами! Делайте что хотите, доктор, но пациент должен, слышите? Должен вспомнить, у кого он был в Лондоне! Иначе – нам с вами цена – грош в базарный день!
Этой ночью, после того, как Великий князь покинул дом Лузгиных, Леонид Павлович с трудом успокоил свой мозг. Взрывы не связанных между собой воспоминаний совершенно истощили и без того обессиленного капитана, но заснуть он совершенно не мог, и не только по этой причине.
– Лёня… – Татьяна Борисовна в знак благодарности за долгожданную любовь ласково положила руку на его грудь. – Ты знаешь, я всегда считала самой большой банальностью слова о том, что ценишь только то, что теряешь… А вот, оказалось, что так и есть. Извелась вся… Чуть умом не тронулась. Как твоя голова? Болит? Что ты чувствуешь, любимый? Эти ваши шпионские штучки… Мне важнее, чтобы ты меня вспомнил…
– Доктор говорил, не тревожить, необходим полный покой, – улыбнулся в ответ адъютант, поглаживая любимые плечи. – Танюша, есть такая вещь… Запах. Я не знаю, в каких уголках памяти хранится эта информация. Только переступил порог – и, словно обухом по голове. Это мой дом. Потом осмотрелся – ничего не помню, но пахнет домом. И тобой…
Женщина, если она искренне любит, то перевернет мир с ног на голову, но своей цели добьется. А главной целью Татьяны было вернуть мужа. Обритого, исхудавшего, со странным, рассеянным взглядом, на первый взгляд – чужого.
– Хороший мой… а ты ведь говорил мне те же слова, что и раньше. Будто и не уезжал… – Татьяна слезу свою не скрывала. Только аккуратно стерла ее пальцем с плеча супруга. – Боткин, конечно, великий врач, но у меня свои методы. Все ли ты вспомнил? Сколько еще мне нужно провести сеансов излечения?
– Я думаю, следует продолжить курс… – адъютант привлек супругу в свои объятия, но она с хохотом вырвалась, подскочила и уселась на углу кровати, подогнув ноги под себя, словно в юношеские годы в Смольном.
– Погоди, ненасытный мой! Не забывай – нам нужно припомнить все, что с тобой случилось, а не только самое лучшее. Вот, к примеру, кто эта Бриджид?
– Не помню я, любовь моя, да и зачем это все? Мы куда-то опаздываем? Все придет, дайте мне время, – ответил Лузгин, протянув руку супруге, но та не собиралась останавливаться.
– Ну, хорошо, ты её не помнишь, любимый, но может быть, тебе что-то скажет имя… Кармен? И откуда на шнурке рядом с твоим нательным крестом этот перстень? Я его вижу впервые.
Адъютант недовольно поморщился, сжал зубы, пытаясь не дать исчезнуть образам, проносящимся в голове. Букет. Большой букет. Женщина с красивыми плечами в платье цыганки. Она говорит с ним по-русски, но с акцентом. С легким итальянским акцентом.
«Не терять… не терять… останься…» – адъютант разговаривал со своими мыслями, бесшумно шевеля губами, будто умалишенный из той самой богадельни. Тахта. Красный свет и специфический запах. В комнате слоями стелется дым. Эти же плечи. Изгиб талии. Она лежит и почему-то смеется ему в лицо. «Я Крапова ни в какие дела не втягивала. Была бы моя воля вернуть все назад… Раз они так с ними поступили, то я больше ни в чем им не обязана! Месть? Хорошо!» – эти слова, произнесенные низким, красивым голосом, ударили изнутри в свод черепа, с силой апоплексического приступа.
Лузгин хлопнул себя ладонью по груди и ощутил боль от того, что перстень, висевший на шнурке вместе с нательным крестом, впился ободом в кожу.
– Вот… Я привез вот это, – адъютант рванул нитку и поймал перстень с вензелем. – Я его привез… Итальянка сама отдала.
Через два часа, ранним утром, Лузгин, одетый в парадный мундир бесцеремонно стучал в двери Мраморного дворца, требуя отвести его к Великому князю.
– Когда государь будет подписывать указ о созыве Учредительного собрания? – это было первое, что услышал разбуженный прислугой Константин Николаевич.
– В понедельник, – строго ответил августейший хозяин дворца, с трудом скрывая своё негодование. Таких выходок себе никто не мог позволить. Лузгина от разгрома спасли лишь необычные обстоятельства его возвращения, но, в конце концов – стояла задача вспомнить, и он вспомнил!
– Значит, у нас остался только один день… А куда сегодня поедет Его величество?
В глазах адъютанта Великий князь заметил тот знакомый, и такой нужный сейчас блеск.
Глава XXVIII