Охота на льва

Я кивнул терпеливо ждущему солдату, и мы пошли к ангару. Там, в прохладной полутьме, пробрались к вооружейникам, взяли три цинка патронов к пулемету - простые, бронебойные и трассирующие, - поставили на подкатную тележку, выкатили на солнце, потянули к моему борту. Тянул в основном боец - круглолицый невысокий крепыш. На его лице отображалось искреннее старание, что на солдатских лицах бывает чрезвычайно редко.

- Уржум - твоя фамилия? - спросил я, чтобы установить контакт.

- Не-е, - сказал он. - Я сам из-под Кирова, Вятка по-старому. А Киров Сергей Мироныч родом из Уржума. Так меня товарищ лейтенант прозвал. Он всем в группе клички дал. Говорит, это не клички, а позывные.

По пути к стоянке моего борта оказавшийся словоохотливым Уржум немного рассказал о себе. Зовут его Юра, деревенский, но после школы поехал в город и поступил в политехнический институт, чтобы стать инженером и вырасти до министра тяжелого машиностроения. Но учеба не задалась. Там быстрее нужно быть, успевать вертеться, а он парень дотошный, как начал выяснять, какие сейчас по ГОСТу прокладки применяются, так и тормознул, - все уже сдали, понаписали по старому ГОСТу, а он так не может. Зачета не получил, к сессии не допустили, так и вылетел со второго курса, в армию загремел... Но не жалеет, много нового узнал, стал быстрее, после армии точно сможет доучиться.

На борту он привычно вскрыл большие консервы с патронами, прикрутил к лавке зарядную машинку, и приступил. Задал только один вопрос:

- А, почему, товарищ лейтенант, вертолетчики заряжают один простой, один бронебойный и один трассирующий? Мы трассеры в отдельный магазин заряжаем, для целеуказаний, а в простые рожки нет, чтобы трассами себя не выдать.

- Ну а нам скрывать нечего, Юра, - сказал я. - Трассы нужны мне для прицеливания, а с земли нас и без трасс видно со всех сторон...

- Понял! - серьезно кивнул он и принялся крутить ручку зарядной машинки, подкладывая в ее приемник патроны - скатываясь по короткому склизу, они подхватывались толкателем, и пулей вперед вгонялись в гнезда пулеметной ленты. Иногда патрон перекашивало, и Уржум выковыривал его, поддев согнутым пальцем, - я знал, что для выковыривания перекошенного патрона палец должен быть даже не железным, а стальным, - и крутил ручку дальше.

- А ты сам на каком инструменте играешь? - спросил я, кивая на горсть патронов в его руке.

- На пэкаэм, - сказал он. - Хорошая машинка. Некоторые любят эрпэка пять-сорок пять, можно патронов с собой взять больше, но из моего если уж попал, то попал...

- И много раз попадал? - спросил я, глядя на спокойное лицо вятского крестьянина - наверное, с тем же выражением он крутил ручку домашнего сепаратора, перегоняя молоко в сливки.

- Не считал, - сказал он, подняв на меня глаза. - Командир мне объяснил, что мой пулемет - защитник группы, а мои руки и глаза выполняют волю группы. А своего первого хорошо помню, потому что вышла случайность. Зимой дело было, мы духов из пещер выкурили гранатометами, а когда они из них побежали, я огонь-то открыл, но как-то стеснялся в спины им стрелять, убегают же... Но тут один споткнулся, пробежал немного, и вдруг разворачивается, и обратно на нас прет, а в руке что-то чернеется. Ну я и вдарил с испугу - он аж назад перекинулся. Потом, когда смотрели, оказалось, он споткнулся и калошу потерял, хотел за ней вернуться. Они, конечно, люди привычные, но босиком по снегу далеко не убежишь. А я подумал, что он хочет гранату бросить. Как раз тогда наш лейтенант мне и приказал не думать, и про пулемет и мои руки мне рассказал. Я ему поверил - как не поверить...

Уржум набил мне пять лент по двестипятьдесят патронов и ушел на ведомый к Дервишу, крутить ручку там.

Я посмотрел на десять зеленых жестяных коробок с лентами, выстроенных в ряд под скамейкой, прикинул, на сколько их хватит. Оказалось - максимум, на десять минут стрельбы даже короткими очередями.