Охота на охотников

Но Леонтий, не слушая старшего, выстрелил в третий раз, передернул помпу ружья и беззвучно всхлипнул – было только видно, как дернулись и опустились его плечи. Стефанович, все поняв, притянул Леонтия Рогожкина к себе.

– Ми-ишка… – лицо Леонтия скривилось, плечи вновь дернулись, поползли вверх, из глаз брызнули слезы. – Ми-ишка!

Несколько мгновений Стефанович стоял рядом с ним, потом неожиданно сделал скачок в сторону, сорвал с плеча Аронова автомат: ему показалось, что Аронов очухался и решил поиграть опасной игрушкой – «калашниковым», болтавшимся на потертом брезентовом ремне, закинул автомат себе за плечо.

Аронов пискнул. Лицо у него тряслось от страха и слабости.

– Так-то будет лучше, – запоздало произнес Стефанович, отступил от Аронова на шаг, с интересом оглядел его и сдвинул в сторону губы в сожалеюще-презрительной усмешке. – Напарник, значит!

Аронов взвизгнул по-заячьи надорванно, замахал руками, заваливаясь назад, к нему в тот же миг подскочил Левченко, стянул пятнистую куртку на груди в узел, намотал на кулак:

– Кто такая Ольга Николаевна? Говори!

– Кли… Кли… Кли…

– Ну!

– Кличевская, – с трудом, громко стуча зубами, выдавил из себя Аронов.

Левченко отпустил его, похвалил:

– Молодец! А живет где?

– В… в… в МВД.

– В МВД она работает, а живет, спрашиваю, где? Не может же она в своем МВД спать на диванчике и в кабинете на батарее сушить обтерханные трусики. Живет, спрашиваю, где? Говори!

Аронов наморщил лоб, соображая. Адрес Ольги Николаевны он, конечно же, знал – все-таки удосужился быть допущенным к ее пышному телу, – но сейчас адрес этот совершенно вылетел у него из головы, просто напрочь улетучился из памяти.

– Ну! – Левченко ткнул его стволом большого тяжелого пистолета в подбородок. Повторил нетерпеливо: – Ну!

Губы у Аронова заплясали, он промычал что-то невнятное, испуганно глянул на Левченко и перевел глаза на лежавшего на земле Каукалова, хлюпнул носом, рот у него безвольно раскрылся, челюсть поползла вниз, обнажая белесый язык. Аронов с трудом оторвал взгляд от Каукалова. Стефанович нагнулся, расстегнул у убитого кобуру, достал из нее пистолет, сунул себе в карман.

– Ну! – вновь потребовал от Аронова Левченко. – Говори адрес!

– Си-и-и-и, – тоненько, пискляво, совсем по-каукаловски просипел Аронов, поводил головой из стороны в сторону, словно тесный воротник больно сдавил ему горло.

– Вспоминай, вспоминай! – Левченко показал пистолетом на Каукалова. – Вспоминай, если не хочешь стать куском мяса, как этот…

Голова у Аронова надломленно свесилась на грудь.

– Вспоминай, вспоминай!

– Н-н-н… Н-н…

– Ну!

– Н-новые Черемушки… – проговорил Аронов и умолк, в горле у него что-то булькнуло, глаза, нос, губы сделались мокрыми и красными.

– Ну! Вспоминай, гад!

– Н-новые Черемушки… Улица Гарибальди… – в мозгу у Аронова вдруг что-то приоткрылось, возникла щель, в ней – свет, он вспомнил все и попросил умоляюще: – Не убивайте меня!

– А ты, когда я просил тебя об этом же, что сделал?

– Я не убивал, не убивал…

– Это тебе так кажется…

Голова у Аронова вновь упала на грудь, плечи затряслись. Он понял, что если его не убьют эти страшные люди, то убьют другие. Убьет коренастый, похожий на актера Джигарханяна армянин с недобрым взглядом, убьет Ольга Николаевна, убьет Рог, убьет… Да мало ли у Илюшки врагов?

– Я не убивал, – пробормотал он тупо, сипло, надеясь, что эти люди поверят ему.

– Как же, не убивал… Сейчас, наверное, тоже маму будешь вспоминать, – Стефанович перекинул автомат Аронова Левченко: – Держи, Володь! Ты у нас – самый молодой, тебе и играть на этой музыке!

Левченко ловко поймал автомат.

– Давно не держал в руках… Со времен моей службы в рядах доблестной Советской армии я в нее влюблен.

– А что с этим гавриком будем делать? – спросил Стефанович, ни к кому не обращаясь.

– Я не убивал, – хлюпнув носом, опять пробормотал Аронов.

Память – штука услужливая, подсказывает и хорошее, и плохое, все в одинаковой степени, то, что надо, и то, что не надо. В его памяти отчетливо вырисовался лес с сугробами и испуганный, со смятым потным лицом болгарин, который сквозь сыпучую белую целину тиканул от него с Каукаловым… Он тогда сорвал с плеча автомат и довольно лихо уложил дальнобойщика.

Тот так и остался лежать в сугробе.

– Я не убивал, – тупо и слезно повторил Аронов.

К нему подступил человек с выплаканными глазами, который так беспощадно разряжал ружье в мертвого Каукалова, глянул снизу вверх. Аронов поспешно отвел глаза в сторону, и Леонтий Рогожкин невольно крякнул.

– Убивал, – убежденно произнес он, – еще как убивал!

– Не убивал, не убивал, не убивал… Это все он! – Аронов ткнул рукой в сторону Каукалова, затрясся, по телу его пробежала судорога; в следующий миг он, круто развернувшись, совершил длинный, ловкий, будто спортсмен-олимпиец, прыжок, перемахнул через кювет, по пояс врезался в снег и судорожно заработал руками, локтями, грудью, стараясь одолеть сопротивление холодной сыпучей массы, встречных волн, вереща и матерясь…

– Дур-рак! – выругался Стефанович.