Охота на Сталина, охота на Гитлера. Тайная борьба спецслужб

Думается, в бывшем маршале взбродила старая эсеровская закваска: Григорий Иванович был членом партии социалистов-революционеров с 1913 по октябрь 1917 года. Да и жила память о бедняцкой семье, в которой он родился и вырос.

Гордова тоже возмущала беспросветная советская нищета: «Нашему крестьянину сегодня что надо? Раз в год в бане с мылом помыться да зажечь керосиновую лампу. При царе не было столько разных министерств по топливу, а деревня имела керосин. От кого? От одного Нобеля… За год мы не смогли после войны сделать то, что та же Чехословакия – за три месяца. Депутатам на рты замки из благ понавесили, вот мы и молчим на сессиях. Попробуй покритикуй правительство…»

Рыбальченко вторил друзьям: «А-а, что там говорить, у нас в стране управляющих больше, чем работающих. Совсем по пословице: один с сошкой, а семеро с ложкой».

Адъютанту же маршала Жукова генерал-лейтенанту Василию Григорьевичу Терентьеву Гордов говорил и вовсе крамольные слова: «Правительству плевать на народ и смерть миллионов, оно занято самообеспечением».

И с женой Василий Николаевич делился сокровенными мыслями после унизительной отставки:

– Я хочу умереть. Чтобы ни тебе, ни кому не быть в тягость.

– Ты не умирать должен, а добиваться своего и мстить этим подлецам. – Супруга, Татьяна Владимировна, в новогоднюю ночь 1947-го была настроена решительно.

– Ни тебе, ни мне это невыгодно, – возразил Василий Николаевич.

– Выгодно, – не унималась жена, не подозревавшая, что в их спальне коллеги Серго Берии давно уже установили микрофоны. – Мы не знаем, что будет через год. Может быть, то, что делается, все к лучшему.

– Тебе невыгодно, чтобы ты была со мной, – трезво рассудил Гордов, видно, уже предчувствуя, что гулять на свободе осталось недолго.

– Что ты обо мне беспокоишься? – возмутилась Татьяна Владимировна. – Эх, Василий, слабый ты человек!

– Я очень много думаю, – признался генерал, – что мне делать сейчас. Вот когда все эти неурядицы кончатся, что мне делать? Ты знаешь, что меня переворачивает? То, что я перестал быть владыкой… – В своем округе Василий Николаевич ощущал себя и царем, и богом, а не только воинским начальником. А тут – перспектива жизни на одну только, пусть и немалую, генеральскую пенсию, без былого почета и уважения, забытым сослуживцами, покинутым друзьями, опальным генералом! Было от чего прийти в отчаянье.

– Я знаю. Плюнь ты на это дело! Лишь бы Сталин тебя принял, – попробовала утешить его супруга.

Но от таких утешений Гордов распалился еще больше и окончательно избавился от иллюзий насчет «доброго Сталина» и «лихих бояр», его окружающих:

– Угу. А с другой стороны, он все погубил.

– Может быть, то, что произошло, даже к лучшему, – философски заметила Татьяна Владимировна.

Но Василий Николаевич, видно, уже в глубине души чувствовал, что лучшего не дождется, и напоследок резал правду-матку:

– А почему я должен идти к Сталину и унижаться перед («далее следуют непечатные выражения в адрес т. Сталина», отметили чекисты, деликатно не решаясь доверить бумаге ту хулу, что возвел генерал на генералиссимуса. – Б. С.)…

– Я уверена, что он просидит еще только год, – высказала совсем уж крамольную мысль жена. При желании эти слова легко можно было истолковать как умысел на теракт или как участие в заговоре с целью подготовить государственный переворот.

– Я говорю, – продолжал Гордов, – каким он был… (тут опять непечатные слова об Иосифе Виссарионовиче. – Б. С.), когда вызвал меня для назначения… (снова матерные ругательства. – Б. С.), плачет, сидит жалкий такой (речь шла о назначении Гордова командующим Сталинградским фронтом в момент, когда дивизии Паулюса рвались к городу. – Б. С.). И пойду я к нему теперь? Что – я должен пойти и унизиться до предела, сказать: «Виноват во всем, я предан вам до мозга костей», когда это неправда? Я же видеть его не могу, дышать с ним одним воздухом не могу! Это… (опять матерится. – Б. С.) которая разорила все. Ну как же так?! А ты меня толкаешь, говоришь, иди к Сталину. А чего я пойду? Чтобы сказать ему, что я сморчок перед тобой? Что я хочу служить твоему подлому делу, да?…

– Атогда чего же ты переживаешь? – удивилась супруга.

– Ну да, сказать, что хочу служить твоему делу? Для этого ты меня посылаешь? Не могу я, не могу. Значит, я должен себя кончить политически… Что сделал этот человек – разорил Россию, ведь России больше нет. А я никогда ничего не воровал. Я бесчестным не могу быть. Ты все время говоришь: иди к Сталину. Значит, пойти к нему и сказать: «Виноват, ошибся, я буду честно вам служить, преданно». Кому? Подлости буду честно служить, дикости? Инквизиция сплошная, люди же просто гибнут! Эх, если бы ты знала что-нибудь!

– Тогда не надо так переживать, – пыталась успокоить разнервничавшегося мужа Татьяна Владимировна. Но остановить Василия Николаевича уже не было никакой возможности.