Охота на тринадцатого

— Есть проверить, есть утащить, есть подготовиться! Командир, а что значит «пахать»?

— Это из фильма, ты в медблоке его смотрел. «Зов земли». Вот там пахали. И ты чтоб пахал, как в фильме! А то действительно подойдет Штерн да как даст под хвост…

Офицер, слышавший все через переговорник, удовлетворенно кивнул. Хотя бы экипажу «семерки» не надо объяснять, что делать, и гасить панику тоже не надо. Вот бы все так.

Все… начиная с лихих космодесантников, которые всё и замутили, все сначала орали всласть, с наслаждением громили штаб, брызгали слюной в лицо офицерам, кого удалось поймать, выплескивали недовольство флотским бардаком, восторженно приветствовали героических амазонок и не такой яркий, но все же несправедливо обиженный экипаж «семерки». Это сначала. Потом, когда директор базы укрылся в защищенном секторе, разведка наглухо отделилась, штаб ощетинился до зубов вооруженной военной полицией, а центр связи передал в генштаб «воздух» о бунте, до всех начало доходить, чего натворили и что за это будет. Вдруг вспомнилось, что в России уже сто лет не было успешных бунтов, а карательные корпуса — были всегда и есть сейчас, и еще как есть. Потом как‑то некстати обнаружилось, что, когда начинали бузу, никто не задумался, чего же им конкретно надо и что делать‑то потом. Так что, когда привалило зловещее «потом», не придумали лучшего, чем ходить за единственным не потерявшим уверенности офицером бригады спецназ «Внуки Даждь — бога», искательно заглядывать ему в глаза — и подчиняться безоговорочно, не обращая внимания на звания. Как будто он — представитель неких сил. Кто бы сказал, почему? Экипаж «семерки» намутил, не иначе! О том, что он из особой службы, никто не мог слышать за пределами экипажа, а ничем другим свое невольное возвышение офицер объяснить не мог. Не принимать же всерьез дикие, но широко распространенные домыслы об экипаже «семерки» как о сынах Даждь — бога? Мол, была такая бригада спецназ «Внуки Даждь — бога», героически погибшая, но те, кто выжили, теперь не просто люди, а носители особого знания и особых сил, а иначе б не выжили…. и амазонки из погибшей в последнем бою девичьей бригады — той же породы, чуть ли не дочери Даждь — бога, а может, и дочери, иначе б как уцелели в бойне? И красивые настолько, что дух захватывает — сверхъестественно красивые! — что есть непосредственное догадкам подтверждение!

Слушать подобную чушь и видеть, как тебе искательно заглядывают в глаза, было не очень приятно.

Самое неприятное было то, что не все заглядывали в глаза. Большинство не заглядывало, большинство благоразумно отделилось, вроде как к бунту никакого отношения, верны присяге, ждем карателей и военный трибунал, чтоб свидетельствовать. Кэпу плохо становилось при мысли, что их придется крошить, чтоб не оставлять за спиной угрозу. Заглядывали в глаза десантники, потому что в сладком дурмане бунта нагромили столько, что уже не вывернуться из‑под расстрела, и немногие иные из других подразделений и палуб, резкие и злые личности, которых сводило с ума российское бессилие. Очень хорошие, если вдуматься, люди.

Вот этих иных кэп и искал, безостановочно рыская по базе. Искал по старинке, ногами, разговаривал лицом к лицу. Связи он не доверял — а кто ей доверяет? Связь при распространенности генерирующих программ — штука крайне ненадежная. Ты уверен, что разговариваешь с искомым абонентом, а на самом деле кто‑то сидит в личной соте где‑нибудь на другой палубе и потешается, наводя на линию связи всякую чушь. Продвинутые системы генерации учитывали даже языковые особенности абонента, любимые словечки и обороты, местечковые акценты и дефекты речи — в общем, не отличить от оригинала. Даже контрразведка давно перестала лепить жучки и подслушивать ввиду полной бесполезности. Ну, так все считали. Чем вовсю пользовался капитан Михеев. Тоже, кстати, очень хороший человек.