Охота на вампиров

Как только Лешка, замыкавший наше шествие, притворил входную дверь, нас обволокли специфические запахи жилья, в котором последний раз убирались не иначе как в семнадцатом году, зато, судя по всему, гадили весь двадцатый век исправно. Я привычно задержала дыхание, и, поскольку глаза потихоньку привыкли к темноте, я присмотрелась к обстановке и, не сдержавшись, ойкнула: в углу прихожей безмолвно застыла какая-то фигура, которая, только заметив мое внимание к ней, как нескладная птица, шурша крыльями, метнулась в сторону, оставив за собой шлейф смрада и мелькнувшую полоску света, упавшую в коридор через приотворенную дверь.

Анна Ивановна покачала головой:

— Ай, Нинка, опять в прихожей стерегла, нет чтоб двери-то открыть! Да вы не бойтесь, — обратилась она к нам, — Нинка тут с рождения живет, то в психинтернате, то тут, чтоб площадь не пропадала. Квартира-то здесь хорошая, жильцы спокойные были, да никого уж и не осталось, вот Нинка да Макар Макарыч, хрыч старый, — она повысила голос явно в расчете на Макара Макарыча, — да, хрыч старый, за квартиру уж который год не платит! Тебе, сволочь, говорю, — крикнула она, вглядываясь в мутную темень коридора, но ответа никакого не последовало.

Для острастки Анна Ивановна стукнула в ближайшую дверь, пояснив нам, что вот там-то и затаился злостный неплательщик Макар, и тихо нам сказала:

— Я уж так, для проформы: ведь лежачий он, не встает. И одинокий совсем, как еще не помер, непонятно. Сюда-то ведь ни почта, ни собес не ходят, и пенсию ему не носят, и гуманитарной помощи не дают, вот и с чего он за квартиру-то платить будет?

— Что, лежачий старик тут без всякого ухода, в этой дыре? — поразилась я, и Анна Ивановна грустно кивнула.

— Ой, сколько их тут таких, в этом флигеле, ведь в каждой квартире пожилой да немощный и никому не нужный. Вот и жилой фонд в таком состоянии… Да на что ж мы его содержать будем, если у нас три четверти жильцов такие — и квартплату не платят, и сами себя содержать не могут. Вот так и бросили их тут умирать, я уж два раза в неделю квартиры обхожу, а то помрет кто и не узнаешь, пока весь дом не завоняют.

— У них ведь и электричества-то нет, давно уж отключили, — продолжала рассказывать Анна Ивановна, — Нинке все равно, она полуслепая, а старик себе свечечку церковную жжет, одной ему на неделю хватает. А летом и вовсе без свечки обходится. Я ему как-то принесла пучок свечек поминальных, тоненьких таких, вот он и греется, и освещается.

Немудрено, что тут пожары происходят, подумала я, если весь дом так греется и освещается; мудрено другое — что они еще до сей поры не сгорели дотла. Я очень хорошо представляла, что творится в этом доме, потому что в нашем районе такой дом был не один. Я сама как-то выехала примерно в такое же гетто, двумя улицами дальше, по странному заявлению о том, что в квартире лежит труп старушки с отрезанной или отгрызенной левой грудью.

Опера, ожидавшие меня в проходном дворе, невнятно заговорили про маньяка, я скептически хмыкнула, но когда поднялась в квартиру и осмотрелась, то чуть не пришла к такому же выводу. Крохотная коммунальная квартирка была гуще всех заселена тараканами — пока я там находилась, все время слышала довольно громкий шорох: это по полу и стенам бегали насекомые в таком количестве, что совокупное трение их лапок производило шум. В комнатке на отшибе, на продавленной кровати с заскорузлым бельем лежал высохший труп старушки; ветхая ночная сорочка спустилась со сморщенных плеч трупа, обнажив зияющую рану на месте левой груди.

Зрелище было не для слабонервных; и под шелест тараканьих лапок я ломала себе голову, что тут произошло, до самого прихода судебно-медицинского эксперта. Появившаяся через двадцать минут Наташа Панова мгновенно прояснила ситуацию: у старушки последняя стадия рака груди, некроз тканей, который и сожрал заживо молочную железу. Нашлись и медицинские документы, из которых явствовало, что старушку с последней стадией канцера при начавшемся некрозе выпихнули из больницы домой умирать, прекрасно зная, что у нее нет никаких родственников. Я представила себе пожилую женщину, в одиночестве умиравшую от боли, и подумала, что вот такой некроз тканей без обезболивания будет покруче попадания в лапы к маньяку…

Приоткрылась дальняя от прихожей дверь, в коридор снова упал тусклый луч дневного света. Дверь скрипнула, но больше никакого движения не последовало.

— Выходи, Нинка, не бойся, — позвала Анна Ивановна, и дверь приоткрылась еще больше. На пороге комнаты стояло существо, больше похожее на гигантскую жужелицу, чем на женщину: бесформенное туловище, венчавшееся маленькой одутловатой головкой с выпученными, ничего не выражавшими глазами. Коротенькие уродливые ножки, старое рванье, в которое куталась Нинка, и почти полное отсутствие волос на неровном розовом черепе, я подумала, что сегодня не засну.

Существо смотрело на нас бездумными выпуклыми глазами и не двигалось.

— Ты чего, Нинка, не бойся! — дружелюбно сказала Анна Ивановна, и Нинка даже как-то подалась к ней, но следующая фраза мастера испортила все дело.