Внизу дверь в вестибюль была закрыта. Сержант, ничего не понимая, тупо дергал ручку. Надо было подняться на этаж и спуститься на лифте, но Сержант боялся, что брат, не дождавшись его, поднимется к нему в номер и они разминутся. Можно было спуститься в подвал: лестница как раз уходила вниз. Наверное, из подвала еще легче попасть в вестибюль…
Сержант побежал вниз, рванул дверь подвала, вбежал в полумрак длинного коридора, пробежал метров тридцать, толкнул стеклянную дверь — и вдруг очутился в вестибюле. Из-за стойки на него уставилась напряженная физиономия дежурного администратора, утром благосклонно принявшего у него полета баксов. Сержант стоял возле кадки с южной пальмой и не смел оглянуться туда, куда несмело, словно бы просительно, поглядывал администратор.
Нетерпеливое предвкушение долгожданной встречи, боязнь стать жертвой обмана, предчувствие радости; и горькой досады — все чувства спутались в вертящийся клубок, и Сержант стоял посреди вестибюля, не смея пошевелиться и проследить направление взгляда администратора. У него бешено билось сердце, потому что знал: сейчас, стоит ему повернуться, он увидит брата Ромку…
Сержант обернулся, готовый ко всему. Брат, страшно похудевший, повзрослевший, вернее, постаревший стоял у огромного, на всю стену, окна и сумрачно смотрел на него. Степан неуверенно шагнул вперед, и тут надсадно зазвенел где-то за спиной, кажется возле стойки администратора, нудный, приглушенный колокольчик…
Звонок опять резанул по ушам и все звенел и звенел, и Сержант перевернулся на другой бок. Мятая газетная страница подлезла под голову и захрустела где-то у виска. За окном уже заметно серело — значит, проспал весь день. Вновь ударил звонок. Сержант протянул руку и подхватил телефонную трубку. Он поднес ее к уху и вдруг вспомнил, что Ангел и Ромка ждут его внизу. А он, болван, заснул… Трубка сдобным голосом известила господина Тернье, что уже ровно семнадцать часов и такси до аэропорта Пулково уже подано. И тут Сержант вспомнил, что сегодня утром попросил портье разбудить его в пять вечера, если он заснет. Значит, и Ромка, и Ангел, и телефонный звонок — все это оказалось только тревожным сном, полным дурных предчувствий.
Надевая теплое пальто на стеганой синтепоновой подстежке, он поймал себя на мысли, что напряжение, ставшее уже привычным за все последние недели, никак не может его отпустить. Понимая, что вчера он ликвидировал одного из самых могущественных людей России, а может быть, и Европы, человека, с которым у него в какой-то миг возникло нечто вроде дружбы, оказавшейся, впрочем, обманкой и иллюзией, Сержант тем не менее не испытывал по этому поводу ни малейшего чувства — ни радости, ни удовлетворения, ни горечи. Им овладели апатия и полное безразличие ко всему. Правду говорят, подумал он, что исполненная мечта приносит не радость, а только опустошение.
Однако, вспомнив, что со смертью Варяга он оказался свободен от прежних обязательств, которые привязывали его к смотрящему по России, к темному миру российских законных воров, он повеселел. И сразу озаботился: впереди его ждет новое дело. Сразу возникла, выросла и нависла над ним новая проблема: проблема Россетти. Что делать: дождаться, пока старик, как обещал, поможет вызволить брата из тюрьмы, или, устранив итальяшку, самому взяться за освобождение Романа? Оба варианта имели свои плюсы и минусы, каждый надо было тщательно обдумать, трезво взвесить все «за» и «против». Конечно, было бы целесообразнее первым делом прихлопнуть Россетти, однако…
Сержант ухмыльнулся. Хандру как рукой сняло: он вновь ощутил прилив привычной бодрости. Все будет хорошо! Он решит все задачи, поставленные им перед самим собой. Так всегда было. Так будет и впредь. Главное — не терять присутствия духа.
Из Петербурга до Парижа Степан долетел без приключений. Ту минутную слабость, тот краткий нервный срыв в гостинице «Москва» он объяснял лишь усталостью, ничем более. Он готов был хоть сейчас начать новую охоту за Россетти, но здравый смысл требовал устроить для себя хоть недельный отдых. И на следующий день он уже оказался в Шартре, где у него имелся небольшой коттедж на холме с видом на знаменитый собор. Всю неделю он расслаблялся по-русски: пил водку, закусывая кислой капустой и ветчиной. А однажды утром, проснувшись совершенно трезвым, лишь с мучительным чувством пустоты в голове и душе, Сержант понял, что пить больше не хочет.
Он поплавал в прохладной воде небольшого овального бассейна в подвале коттеджа, а потом стоял перед зеркалом, смотрел на сильного, чуть погрузневшего мужчину с красными от недельного пьянства глазами и вновь думал о том, что жизнь еще не кончена, что брат не вечно будет сидеть за решеткой, и если Варяг умер, то вытащить Ромку на свободу труднее не станет…
Утро было свежее. Глубоко вдыхая морозный воздух, он думал, что хмель скоро из него полностью выйдет и к нему вернется прежняя энергичная уверенность в своих силах, кровь быстрее побежит в жилах — все, в общем, будет хорошо.