Охота вслепую

Не замечая вокруг себя ничего — ни пешеходов, ни машин, не разбирая дороги, Степан брел к себе на Литейный. Странно: Наташа вчера даже не позвонила. А он весь день был занят — вернее, старался себя чем-то занять, чтобы не думать о предстоящем товарищеском суде, — и не виделся с ней на работе, обходя кабинет Лиховцева стороной. Придя домой, он сел, на зажигая света, на тахту и уронил голову. В ГАИ пойти? Как же, разбежался… Лучше уж совсем уволиться из милиции. А куда пойти? Что он умеет?.. Как что? У него же какое-никакое юридическое образование. Английский, опять же, знает — пусть не в совершенстве, но Агату Кристи и «Морнинг стар» читать может. Ну и стрелок он классный… Это тоже плюс. Нет, врете, гады, ни в какую ГАИ вы меня не отправите! Да с его-то анкетой ему везде, в любом уголке огромной страны, широкие горизонты открыты. Станет адвокатом, на худой конец — юрисконсультом на большом предприятии, плохо ли?

Степан встал и прошелся по комнате. Позвонил Наташиной тетке. Та сказала, что Наташи дома нет, и когда вернется, неизвестно. Куда же она могла деться? А может, к Ваське отправилась — стыдить его, мерзавца, за предательское выступление на суде? Впрочем, чего его стыдить, он же как уж, всегда вывернется… У него и отговорка найдется: попробуй, мол, не выступи в унисон с другими — так поставят на цугундер, потом не обрадуешься. Хотя ему-то, другу закадычному, все-таки можно было быть посмелее… Неужели он так и не понял, что Степу просто подставили, самым подлым образом подставили?

Он прилег на тахту и незаметно для себя уснул. Проснулся через полчаса, точно очнулся от наркоза после тяжелой операции: голова гудела и точно налилась свинцом. Пронеслась гулкая мысль: а что, если Наталья вообще больше не вернется? Что, если она с концами ушла? Как же так? Бросила в самый трудный момент его жизни! Поняла, что с таким увальнем каши не сваришь, и ушла…

Степан стал припоминать, что в последнее время Наташа уже не проявляла к нему прежней пылкой нежности и уже не заводила, как прежде, разговоры о будущей свадьбе, о переезде в квартиру побольше. Да и не только ночевать перестала, но и приходила все реже…

Он снова набрал ее номер. Теперь никто не подошел. Видно, старуха спать легла. Степан немного послонялся по квартире. В холодильнике нашел недопитую бутылку «Ахашени», оставшуюся после последнего посещения Макеева. Налил себе в стакан остатки, залпом заглотнул.

Голова не прояснилась, а осталась такая же свинцовая. Старые, еще дедовские, ходики с боем сухо пробили половину одиннадцатого. Торчать одному в пустой квартире стало так тошно, что он решил прогуляться. Вышел на улицу. Накрапывал дождь. Он поймал такси и назвал Васькин адрес — на проспекте Лермонтова.

Макеев открыл дверь и некоторое время смотрел на него, словно не узнавая. Потом опомнился, выдавил вымученную улыбку, пригласил в квартиру:

— Входи, старик. Я тебя не ждал…

Степан прошел в комнату, сел на диван. В телеэкране наяривали на гитарах «Песняры». Длинноусые белорусы пели про березовый сок.

— Вась! Наташка куда-то пропала, — начал Степан глухим голосом, исподлобья поглядев на приятеля. — Уже второй день не могу ее застать нигде. Мне не звонила. И дома ее нет. Не знаешь, где она может быть?

Макеев отвел глаза, притворившись, что его заинтересовала трансляция концерта из Колонного зала Дома союзов.

— Да, старик, всякое в жизни бывает, — невпопад брякнул он.

— То есть как это бывает? Что бывает?

В этот момент из кухни бесшумной кошкой выскользнула Наташа, молча прошла мимо Степана и присела рядом, с Васькой, примостившись на подлокотнике кресла. Положила ему руку на плечо — с таким видом, будто бросала Степану вызов.

И тут только до него дошло… Сердце упало. Он задрожал, как в ознобе.

— Я думала, ты уже догадался, неужели не ясно? — спокойно произнесла она. — Я хотела по-нормальному, без сцен расстаться, а ты… И зачем ты сюда пришел? Неужели ты настолько слеп и глух, что ничего не видишь вокруг себя? Точно слепой котенок, тычешься, тычешься… В следственном отделе над тобой смеются, с квартирами этими дурацкими вляпался. А теперь вот со мной. — Она говорила хлестко, отрывисто, точно выстреливала одиночными из автомата.

Степан смотрел на ее тонкую руку, которая вдруг вспорхнула к Васькиной макушке, на ее стройные ноги, на очертания туго стянутого юбкой бедра и подумал, что еще вчера, да какое там вчера — минуту назад готов был все отдать, лишь бы ласкать ее, целовать ее, слышать ее горячее дыхание и тихие стоны во мраке комнаты…