Охотничьи были. Рассказы об охотниках и рыбаках

— И опять ты выходишь дура. Не пойман — не вор. Пусть-ка попробуют меня поймать. Запустил мотор — и нету!

— Поймают. Сколько веревочку ни вить, а концу быть!

Анна Евсеевна замолчала. Молчал и Роман. На душе у него было мутно. Жена все-таки была права. Немножко. Но перед глазами возникла лодка, до краев наполненная крупной рыбой.

— Не суйся не в свое дело! — прикрикнул он на жену.

Анна Евсеевна сделала вид, что не слышала его слов. Помолчала.

— А чего это ты вчера вроде пустой приехал? — спросила жена. — Опять в ее глазах мелькнуло что-то насмешливое.

— Заряд не взорвался, — буркнул Роман. — Должно, плохой или отсыревший попался. — Он встал. — Вот что, жена. Ты свою агитацию брось. Не маленький я. Лучше почини подсачник, а я схожу в село. Табак кончился. — Роман Андреевич нахлобучил рваную войлочную шляпу и ушел.

Жена проводила его тяжелым взглядом. Мускулы ее смуглого лица напряглись и окаменели. Все лицо, казалось, говорило: «Ну, погоди! Доберусь я до тебя!»

Кто встречался с Анной Евсеевной в 1942 году в оккупированном немцами Полесье, где в партизанском отряде она была известна под именем «Анки-динамитчицы», тот сейчас легко узнал бы ее по этому выражению былой решительности. Но все, кто ее знали, остались там, в Белоруссии. Иные живы и, может быть, вспоминают неустрашимую Анку. А другие, и в их числе ее родители, лежат в сырой земле. Анна помнит и партизанские лагери в темных пущах, и хитрые засады, и смелые диверсии. И тот бой, когда она упала тяжело раненная и в последний момент была унесена товарищами на плащ-палатке. А на другой день Анка очутилась в Москве. Там ее долго лечили, потом, прикрепив к отвороту новенького, выданного в госпитале платья, партизанскую медаль, вручили документы о демобилизации. Весной 1943 года Анна была эвакуирована на Урал. Здесь она добивалась, чтобы приняли ее в военное училище, но не пропустила медицинская комиссия. И вот — стала она женой местного колхозника.

Некрасив Роман, но любит она его. Любит и двух детей Романа, которые остались от его первой рано умершей жены. И он ее, Анну, любит, а вот не слушает. Постепенно уходит от нее, превращается в жулика и тунеядца.

Анна вышла на улицу и смотрела вслед мужу, пока он не скрылся за бугром. До села пять километров. Значит, Роман раньше чем через два часа не вернется. Да еще по случаю воскресного дня завернет в чайную. Одним словом, времени хватит.

Она возвратилась в избу, вытащила из-под кровати небольшой деревянный сундучок. В углу сундучка лежала динамитная шашка, завернутая в пергамент. Знакомая вещь.

Анна положила шашку на стол. Не торопясь развернула ее.

— Подожди, старый греховодник! — проворчала она. — Посмотрим, как завтра порыбачишь!

Из-под печи Анна достала кусок мыла. Взяла нож и начала аккуратно обтесывать мыло со всех сторон. Вскоре перед ней лежал брусок, похожий по форме на динамитную шашку. Если бы не круглое отверстие в шашке, предназначенное для капсюля, бруски трудно было бы не спутать.

Вскоре в куске мыла появилось и отверстие. Анна примерила к углублению капсюль, вытащенный ею из того же сундука.

— Ладно получилось! — оглядела она свою работу и старательно завернула мыло в бумагу, снятую со взрывчатки, стараясь точно пригнать круглый глазок в пергаменте к углублению в куске мыла.

Но вот уничтожены все следы работы. Динамит она завернула в старую тряпку и сунула в карман.

Под вечер Анна появилась в селе, у избы, в которой жил председатель сельсовета. Минуту поколебавшись, она открыла дверь. На ее счастье председатель Кирилл Федорович оказался дома один. Это был представительный, лет сорока мужчина с чисто выбритым лицом и висящими по-украински усами. На нем была защитная гимнастерка, пуговицы которой блестели так, что этому блеску могли бы позавидовать и кадровые военные.

По правде говоря, Кирилл Федорович втайне жалел, что фронтовое ранение заставило его раньше времени уйти из армии.

Кирилл Федорович встал, увидев вошедшую Жмутову.

— Что скажешь, Анна Евсеевна? Непорядок какой нашла?

— Здравствуйте, Кирилл Федорович! Не хотела беспокоить, а пришлось. — Она замолчала. Потом с трудом проговорила: — Не ладно ведь у нас.

— Что такое? — Кирилл Федорович нахмурился и Отодвинул книгу, которую читал.

Анна, всхлипывая, рассказала о делах мужа. О том, что связался он с каким-то жуликом, у которого добывает динамит. И теперь вот болит ее душа за мужа. А что делать, она, Анна, не знает.

— Та-ак, — протянул Кирилл Федорович. — Говорили мне, что кто-то глушит рыбу. Думал, приезжие. А это вот кто! Что же ты хочешь?

— Что хочу! Хочу, чтобы Роман опять человеком стал. И еще хочу, чтобы он в тюрьму не угодил. Что я одна-то буду делать?

Анна опять замолчала.

— Слушай, Кирилл Федорович, — продолжала она, — поймай ты Романа на реке, да пристыди как следует. Ведь мужик он неплохой, да с толку его сбивают. А тому, кто динамит ему приносит, я дам от ворот поворот. Он и дорогу к нам забудет.

— Как же мы Романа поймаем?