Подобрав брошенный фонарь, я заглянул в сарай. Там было тепло. Тусклая лампочка под потолком, натопленная печь, длинный стол, деревянные нары. Оружия я не увидел, только в одном месте на нарах висел чей-то поясной ремень с застегнутой пистолетной кобурой. Если супостаты и спали в момент нападения, то не все, или, скорее, все-таки не спали, а, как пишут в уставах, «отдыхали лежа». Поскольку среди убитых не было никого в нижнем белье и все, замершие на нарах и на полу возле них в причудливых позах трупаки, были, так или иначе, одеты. И в каждом покойнике было ровно по одной пулевой дырке, не больше. Мой присевший на пустые нары в углу и деловито просматривавший какие-то бумаги с машинописным текстом синтетический друг опять продемонстрировал снайперские чудеса.
– Это все? – спросил я. Ну да, это конец, но где же пистолет? Или чего там еще подумал Штирлиц?
– Все, – констатировал он свершившийся факт.
– И чего там пишут? – поинтересовался я на всякий случай.
– Заводская инструкция по ремонту двигателей Рено 12R, на французском языке. Ничего интересного…
Между тем летчица высунулась из-за моей спины и осторожно заглянула в сарай. Увидев осточертевших уже убитых, скривилась. Хотя пора бы ей уже и привыкнуть. Как говорят в нашем времени отдельные упертые геймеры – танчики уничтожат все, включая и тех, кто в них играет…
– Ну что, красавица, – спросил я, обернувшись к ней и плавно переходя с «вы» на «ты». – Дорогу до дома помнишь?
– Естественно.
– Было бы неестественно, я бы не спрашивал. Взлететь, а потом сесть где-нибудь на нашей стороне фронта в темноте сможешь, продолжательница дела Гризодубовой, Осипенко и Расковой?
– Обижаете, товарищ майор, – надулась товарищ лейтенант.
– Ну и на чем полетишь? Как говорится – выбирай, но осторожно. И быстро, поскольку времени у нас ну совсем в обрез. Весь наличный «авиапарк» к твоим услугам!
– Конечно, на «Спитфайре»! – выдала летчица, по-моему, практически не раздумывая.
Вот зачем ей это? Разумеется, логично, что мамзели захотелось, раз уж представилась такая шикарная возможность, порулить на аппарате, который в те времена и в импортных авиационных журналах, и наших казенных справочниках по империалистической боевой авиации, наряду с немецким Bf‐109, прямо-таки с придыханием считали «лучшим иностранным истребителем» (чем явно или неявно лили воду на мельницу коммерческой рекламы британского авиапрома), а не на какой-то там «надпарижской фанере», каковой, по сути, являлись стоявшие на том же льду тощие «Кодроны».
Хотя я бы понял и если бы она выбрала биплан. В первый момент у меня даже возникла мысль: а не приказать ли ей оседлать биплан и в том же приказном порядке посадить Объект к ней в заднюю кабину? Но эту идею я отмел с ходу – все-таки гарантия того, что эта спортсменка и комсомолка перелетит линию фронта, равнялась даже не 50 %, впечатаются в темноте во что-нибудь и привет – весь смысл моей здешней миссии будет слит в нужник одним легким движением.
Кстати, при ближайшем рассмотрении это действительно оказался свежепокрашенный в белый цвет английский «Тайгер Мот» с голубыми финскими свастиками на крыльях и фюзеляже. Аппарат класса поликарповского У‐2, только чуть покрасивее и с моторчиком водяного, а не воздушного охлаждения…
– Ну-ну. Выбор понимаю, но не то чтобы сильно одобряю.
– Почему?
– Эх, девонька… Самолет-то, культурно выражаясь, не из самых простых. И надо еще проверить, исправен ли он.
В следующие несколько минут мы втроем с ожесточением сдирали припорошенные снегом и явно не хотевшие менять свою форму белые чехлы с плоскостей и фюзеляжа выбранного лейтенантшей британского истребителя. Ну что сказать, это действительно был вполне обычный (по крайней мере, для меня, сотни раз видевшего этот самолет на картинках и старых фото)«Спитфайр-единичка», он же Mk.I. Трехлопастной винт, округлый фонарь с плоской панелью бронестекла спереди, в крыльях восемь пулеметов винтовочного калибра, дырки от стволов которых были заботливо заклеены широкой изолентой (говорили, что такая мера тогда могла прибавить лишние 8—9 километров скорости), мачта радиоантенны с тянущимся к хвосту тонким тросиком и прочие, характерные внешние атрибуты. Необычной была разве что окраска («Спитфайры» любых вариантов традиционно были пятнистыми), однотонная, светлая серо-голубая, особенно резко контрастировавшая с «Кодронами», на которых поверх стандартного французского серо-зелено-коричневого, мелкопятнистого камуфляжа набрызгали краскопультом хаотические пятна и полосы явно водорастворимыми белилами. Опознавательные знаки были, разумеется, все те же – голубые свастики в белом круге, а вот каких-либо бортовых номеров ни на одном здешнем самолете, включая «Тайгер Мот», не было. Хотя оно и понятно – мероприятие-то явно секретное, так что дальше некуда.