Охотник на вундерваффе

Вот все они, мать их, шоферы, санитары, кашевары или парикмахеры, кого ни спроси… Уже примерно зная, как надо с подобными типами беседовать, я приноровился и со всего размаха засветил ему, целясь в нос, металлическим торцом тяжелого приклада «ППШ». Отшатнуться или увернуться он не успел, поэтому под прикладом хрустнуло и хлюпнуло. Я перехватил «ППШ» поудобнее, перевел на одиночные и, почти не целясь, бахнул ему в левое колено. Выстрел получился тихий и почти неслышный. От неожиданности все в окопе дернулись. Сидевшие позади пленного разведчики невольно подались в стороны.

Это был своего рода «привет из будущего». Великий демократ Иосиф Виссарионович Сталин зачем-то предпочитал судить всю эту шваль и погань. А советские трибуналы и суды тоже оказались довольно нео-либеральными и почему-то в большинстве случаев давали подобным скотам (даже тем, кто жег Хатынь и стрелял евреев в Бабьем Яре) десяти-пятнадцатилетние сроки. А что было потом, знают все. Сталин умер, и все эти нелюди, которые, было дело, убивали и пытали людей просто за то, что они на них «не так посмотрели», условно-досрочно вернулись домой, в свое Закарпатье и разную там Литву. По амнистии. Правда, здесь никто еще не имел представления о том, что лет через пятьдесят после победы эта мразь станет считать себя героями и «противниками кровавого режима», нацепит медали и будет уверенно маршировать по главным улицам вновь образованных столиц большинства квазигосударств СНГовии. По-моему разумению, большинство из них прямо тогда, в 1940-е, следовало вешать на ближайшем суку или отстреливать, чтобы в следующем веке больше не было рецидивов этого безумия. Выжигать такие болячки надо было, а не мазью натирать. Тут предки, надо признать, недодумали…

– Ы-ы-ы, – тонко завыл этот самый Кураков от боли и неожиданности.

– Тихо, сволочь, – сказал я, уперев ему прямо в расквашенную рожу сильно воняющий порохом ствол «ППШ». – Сейчас я тебя буду спрашивать, а ты будешь отвечать. Только быстро, кратко и по делу. А то я тебя кончу прямо здесь, без всякого там военного трибунала. Просто зарежу как порося, а труп в болоте утоплю, будто ничего не было. Понял меня?

– Ыгы…

– Это хорошо. Так что ты, утырок, делал на болоте?

– Помогал немцам, герр офицер, я же местный, знаю тропы в обход топи.

– О том, что ты помогаешь немцам, даже на твоей нарукавной повязке написано, это факт, не требующий доказательств. А немцы-то что тут делают?

– Я точно не знаю. Они болота обследуют. Больше ничего, ей-богу, не знаю, они меня сюда насильно привезли, сказали, что, если не буду им помогать – расстреляют…

– Здравая мысль. А если будешь помогать – будут по пять раз в день шоколадом кормить? И что это за немцы? Что они из СС, я уже и сам догадался…

– Да не знаю я, герр офицер, вроде действительно СС. Они же все сплошь в маскировочном ходят, без всяких знаков различия. Но звания вроде эсэсовские. А одного, самого главного, все называли «герр штурм-банфюрер»…

– И что их могло заинтересовать в этих болотах. Проходы через топи? Контрнаступление задумали?

– Нет. Они на той стороне сейчас окопы роют и дзоты строят. Наступать вроде не собираются. А с нашей помощью они подбираются к краю топи на этой стороне и осматривают берег болота. Якобы твердый грунт ищут, все щупами тыкают. А потом что-то на своих картах отмечают…

– «Вашей помощью»? Ты тут не один, что ли, такой, добровольный помощник дойче вермахта?

– Нас человек десять…

– Ага, понятно…

Допрашивая этого гада, я лихорадочно соображал. Значит, преодоление болот как таковое немцев не интересует. А вот высадка чего-то тяжелого и габаритного на краю болот – более чем. И действительно, берег в этом случае можно ощупывать и ночью, особенно если они имели хорошие карты местности…

– И зачем они эти зеленые огоньки на себе таскают? – поинтересовался я. – Это же не может служить им ни ориентиром, ни меткой для навигации?

– А это они вас чисто на испуг берут, герр офицер. Изображают болотных чертей или что-то вроде того. Когда они в первый раз попробовали ходить вот так, в темноте, в этой волосатой одежде и с огнями, так нескольких местных, которые по грибы ходили, случайно напугали прямо до усрачки. А потому они там решили, что против суеверных большевистских варваров это – самое то…

– Понятно, – сказал я и попросил разведчиков вставить кляп обратно Куракову в рот. Затем с помощью нескольких вызванных по телефону из штаба батальона бойцов мы дотащили труп и пленного (колено ему мы наскоро перевязали с помощью подвернувшегося санинструктора) к деревеньке, где меня ждала машина.

После это пленного и труп я привез в Мраково, где сдал их Никитину. Пленного наш майор тут же потащил к Заманухину на допрос, хотя все и так было понятно. Я всю ночь писал «отчет о проделанной работе» и слышал, что особо долго Заманухин и Никитин с пленным не беседовали – Куракова отвели в сарай и выставили часового. Взятая у убитого немца карта в данном случае сказала начальству куда больше, чем этот пленный изменник.