Охотник на вундерваффе

Я глянул в бинокль на дорогу – в сгущающихся сумерках видимость была не идеальной, но никакого продвижения не было и там, второй «Маус» очень медленно отползал задним ходом. Возле него держалась пара стрелявших с места «Штугов» и одна ЗСУ на базе «четверки». Эти самоходки стреляли как-то беспорядочно, видимо, не столько стремясь попасть в кого-нибудь, сколько абстрактно прикрывая отход этого бронированного сарая со смешным названием. Сам «Маус» время от времени бабахал из своего пристрелочного орудия калибром 75-мм. 128-мм снаряды его экипаж явно экономил.

И нужный мне человек был где-то именно там, среди этих четырех машин. Как пелось в одной известной старой песне – значит, нам туда дорога…

Похоже, немецкая атака сорвалась окончательно. Пехоту от их танков отсекли в самом начале, а теперь и две трети участвовавшей в атаке техники либо горело, либо было подбито. Расчет фрицев на сумерки тоже явно не оправдался – теперь костры от горящих танков и самоходок хорошо подсвечивали поле боя даже в медленно наползающей темноте.

Поэтому вполне логично выглядели следующие действия уцелевших немецких экипажей – часто и не прицельно стреляя, они начали давать задний ход.

Я нырнул в рубку «ИСУ-122».

– Товарищ капитан! – позвал я Востропятова. – Дело к вам! Срочное!

– Что у тебя, старшина? – вопросил со своего командирского места самоходный комбат. Голос у него был недовольный.

– Дело в следующем, товарищ капитан. Вам вон тот очень большой и угловатый немецкий железный дурильник с двумя пушками, который маячит на правом фланге, в ваши прицелы и перископы видно?

– Да. Видно.

– Так вот, для меня он сейчас важнее всего. Надо его как-то обездвижить, чтобы он не ушел. Или сами постарайтесь попасть в него первым же снарядом, или отдайте команду кому-нибудь еще из вашей батареи. А то, похоже, сейчас последует приказ идти в атаку…

– Хорошо, – ответил капитан, добавив: – Хотя от сектора обстрела нашей машины до него далековато…

Я вылез обратно на свежий воздух, слыша, как Востропятов вызывает по рации сквозь треск вызванных плохой погодой помех кого-то из подчиненных, «Двадцатку» и «Тридцать Третьего», похоже переадресуя им мою просьбу, теперь уже в виде приказа.

А еще через пару минут, уже явно получив по радио некий приказ Востропятов, заорал:

– Экипаж! Всем приготовиться!

В этот момент по всей линии выстроившихся среди деревьев машин 1013-го САП заревели запускаемые двигатели. От наглухо перекрывающей дыхание сизой соляровой гари сумерки стали еще более непроницаемыми.

Глотнув дизельного выхлопа, я закашлялся и спустился в рубку САУ, но люк при этом не закрыл.

Там шла обычная работа – лязгнул затвор, в который только что загнали первые снаряд и гильзу предстоящей баталии.

Напряженно сидевший на своем командирском месте, Востропятов (он явно слушал команды в наушниках своего танкошлема, судорожно зажав в руке эбонитовый микрофон радиогарнитуры) сказал «есть» кому-то из тех, кто сейчас существовал только в пределах досягаемости радиоантенны «ИСУ-122», повернулся в своему экипажу и сказал только одно слово:

– Огонь!

Чувствительно бахнуло – я, как единственный внутри машины, не имевший танкошлема (мне его сегодня, учитывая характер моих предстоящих действий заменяла ушанка с поднятыми ушами), опять слегка оглох. Почувствовав при этом, как самоходная установка колыхнулась, – все-таки это был залп целого полка «ИСУ», та еще вибрация. В рубке «ИСУ» одуряюще завоняло гнилым чесноком (по-моему, именно этим пахнет порох после выстрела), по днищу машины лязгнула тяжеленная стреляная гильза, а Драч на пару со вторым самоходчиком (кажется, тем, которого звали Саша) уже загонял в казенник новые заряд и гильзу.

Опять стало нечем дышать, и я высунулся из люка наружу, хотя выбор был и невелик: какая разница – соляр нюхать или порох?

Вид снаружи впечатлял. Залп 1013-го САП поднял в лесу облако дыма и снега, поднявшееся выше крон деревьев. А впереди нас явно прибавилось пожаров – по-моему, загорелось еще не менее трех немецких машин.

Я выглянул из-за крышки люка и попытался осмотреться.

Кругом натужно ревели дизельные двигатели, из выхлопных труб самоходок летели искры.

Потом в темное небо взлетела яркая зеленая ракета, впереди заревело и залязгало, и на немцев, не особо прицельно, но громко стреляя с ходу, пошел стоящий до этого между нами и позициями ИПТАПа танковый полк.

Еще сохранившие самообладание немецкие танкисты ударили по приближающимся «тридцатьчетверкам» и «Шерманам» из всего, что еще имели. Было видно, как загораются два «Шермана» и два «Т-34». Потом справа бабахнуло из крупного калибра (похоже, бил «Маус» из своей 128-мм) и еще один «Т-34–76» просто исчез в облаке взрыва – было видно, как в сторону отлетает его шестигранная башня-«гайка».

Но остановить наших танкистов уже было невозможно – остальные боевые машины в хорошем темпе проскочили над пехотными траншеями, сблизились с немцами и, долбя их практически в упор, рванули вперед, к тем самым мостам через Просну, осуществлять стратегический замысел командования.