Охотник на вундерваффе

Со стороны «Мауса» особой стрельбы не было, исключая редкий и неточный огонь стрелкового оружия и каких-то малокалиберных трассирующих снарядов, по-моему, последние были как раз с ЗСУ.

По-моему, лучшего момента для моего десантирования уже не представилось бы – до «Мауса» оставалось всего метров четыреста, и горящие танки наде-жно скрывали меня от вражеских глаз. К тому же две шедшие на правом фланге «ИСУ-122» очень удачно ушли далеко вперед машины Востропятова, при этом экипаж одной из них достойно ответил на огонь немецкой ЗСУ несколькими очередями из башенного «ДШК» – на рубке самоходки заморгали мощные вспышки огня этого впоследствии всемирно знаменитого пулемета.

– Товарищ капитан! – крикнул я, опустив голову в люк. – Стойте! Я слезаю!

Мехвод сбросил обороты, и самоходка замерла на месте, рыча дизелем на холостых оборотах.

– Удачи вам, мужики! – простился я с гостеприимным экипажем.

– И тебе, старшина, – ответили мне из глубины рубки, уж не помню, кто именно, по-моему, Драч.

Вслед за этим я схватил в охапку автомат, оба фаустпатрона и ссыпался с брони на снег. Самоходка с ревом и лязгом ушла вперед на подвиги, а может, и на гибель.

Я залег, повесил импровизированные веревочные «ремни» фаустпатронов на левое плечо и откинул приклад «ППСа». Это только в кино всегда садят из автоматов куда попало веером от живота и умудряются попадать даже на бегу, а в реальности мой судаевский автомат – это хоть и не «ППШ», но все-таки по весу никак не меньше складных вариантов «калаша» – довольно тяжелый, грубо говоря…

Потом я взял автомат наперевес, встал и, стараясь пригибаться, побежал в сторону догоравших немецких танков, за которыми должен был торчать нужный мне и пока плохо видимый «Маус».

Вокруг уже практически стемнело, но неровный свет рукотворных пожаров слегка подсвечивал поле боя в каких-то траурных, красноватых тонах. При этом любые предметы отбрасывали причудливые, затрудняющие наблюдение и прицеливание тени.

Меня копошившиеся возле «Мауса» арийцы, похоже, не видели, но они время от времени зачем-то продолжали палить из автоматического оружия в сторону наших пехотных траншей. Похоже, обозначали присутствие, явно опасаясь, что в их сторону полезет наша пехота (а она рано или поздно полезла бы по-любому). А там, то есть в траншеях, тоже не оставались в долгу, отвечая из винтовок и автоматов. По-моему, оттуда стреляла и как минимум пара пулеметов, один «ДП» и еще один не то «максим», не то «Горюнов» – что-то явно большое и с ленточным питанием, садившее длинными очередями.

В этой каше шанс поймать шальную пулю был весьма велик, и даже тяжелая и сильно мешавшая любым передвижениям инженерно-штурмовая кираса особых шансов мне не прибавляла.

Между тем бой впереди все больше усиливался, там начали часто и глухо стрелять пушки наших танков и САУ. Но в той стороне в темноте было видно мало что – только длинные зарницы и взлетающие пачками разноцветные осветительные ракеты.

Слышимость вокруг по причине ружейно-пулеметной пальбы тоже не была идеальной, но тем не менее близкий шум мотора и лязг гусениц я все-таки услышал. Я как раз добежал до вяло горящего «Штуга» и залег, затаившись за его правой обвисшей гусеницей.

Лязг траков приближался, и скоро из-за горящего штурмового орудия показалась грязная корма еще одного длинноствольного «Арштурма», который двигался задним ходом и, похоже, собирался разворачиваться. Его экипаж явно надумал то ли прорываться на исходные позиции, то ли попытаться выйти в тыл атакующему 1013-му САП и чувствительно «пощипать» его «ИСУ-122» со стороны кормы. По моему разумению, не стоило давать фрицам такой возможности.

Я оценил расстояние – от меня до немецкой самоходки было меньше пятидесяти метров «Штуг»; двигался бортом ко мне, и его экипаж точно не мог меня видеть.

Решение созрело очевидное. Я аккуратно уронил на снег оба фаустпатрона, потом поднял один из них. Высунулся из-за горящей самоходки, поднял прицельную рамку «фауста», прицелился и нажал на спусковую «пимпочку».

Струя бледного дыма уперлась в «Арштурм». В дыму глухо гахнуло, и через несколько секунд германская машина уже горела.

Я отбросил дымящуюся стреляную трубу «фауста» и перехватил свой «ППС» поудобнее, уперев рожок автомата в броню возвышавшегося надо мной и все еще слегка горевшего «Штуга».

Сделал я это очень вовремя – из откинувшихся верхних рубочных люков подбитого мной «Арштурма» проворно выскочили двое в черных пилотках, один в белой куртке, другой в пятнистой. В руках у одного был автомат, вроде бы «МР-38». Я прицелился и нажал на спуск (на угловатом дульном срезе «ППСа» весело замерцали отблески пламени), срезав их одной длинной очередью.

Надо сказать, что получилось не очень чисто и точно, поскольку одному из немцев я попал то ли в голову, то ли в лицо, и, упав, он корчился на снегу, что-то крича и привлекая тем самым ненужное внимание. Насколько я понял, он «мутти» звал или что-то типа того.