Охотник за судьями

Поскольку меня живо интересовало любое «решение», в результате которого мне не придется до конца жизни выцарапывать жалобы на стенах и голова моя не отделится от тела на корм воронам, я выказал величайший интерес к словам милорда.

«Пользуясь военно-морским термином, если вы исполните маневр, называемый „поворот все вдруг“ относительно войны с Голландией, Его Величество, может быть, простит вам… назовем это милосердно… проступок».

«И как же я должен выполнить этот „поворот все вдруг“?» — спросил я.

«Доведя до сведения Его Величества и герцога Йоркского, лорда-адмирала, что вы изменили свое мнение и ныне полностью уверены, что военно-морской флот абсолютно готов сразиться с Голландией на морях. Что вы на это скажете, мистер Любопытная Кошка?»

В ответ мистер Любопытная Кошка дал свое немедленное и полное согласие на сие решение и даже поздравил лорда Даунинга с тем, что тот измыслил столь элегантную, скажем так, подпорку для поддержки своего горячего стремления к войне с Ненавистной Голландией.

И глядь, не прошло и часа, как мистер Пипс уже шагал через подъемный мост, из-под опускной решетки Средней башни; и никогда еще ходьба не доставляла ему такого счастья.

Глава 40

Вы чрезвычайно добры

Балти разбудила открывшаяся дверь камеры. Он только-только задремал. Судя по слабому свету из-за железных прутьев оконца, было еще совсем рано. Зарево боли, полыхающее в ноге, улеглось до небольшого костерка. К счастью, из-под кожи не торчали сломанные кости.

Вошел вице-генерал Кунц. Судя по его виду, он совсем не спал.

— Как фаша лотышка?

— Немного пульсирует. Спасибо за беспокойство.

— Хенерал пыл информирофан.

— Да уж надеюсь, что так, черт побери.

— Фы мошете итти?

— Нет.

— Я распоряшусь насчет стула, штопы фас понести.

— Паланкин? Всю жизнь мечтал прокатиться в такой штуке. Моя матушка… впрочем, не важно. Должен сказать, что это весьма любезно с вашей стороны, учитывая события прошлой ночи.

Кунц сел на табурет рядом с тюфяком Балти. Вид у вице-генерала был сильно осунувшийся.

— Хенерал толшен ехать ф ферхофья реки. Ф форт Оранж.

— А? И что там такое, в этом форте Оранж?

— Очеретное песпокойство от могауков. Они фечно тфорят упийства.

— Звучит весьма неприятно. Не завидую генералу, ведь ему приходится с этим иметь дело.

— Поховорим о сопытиях прошлой ночи. Фаш соопшник, мистер Анкс…

— Помощник, с вашего позволения.

— Он ошень хорошо кофорит по-голландски. И ефо анхлийская речь фесьма расноопрасна.

— Да. Он очень разносторонний человек. Но это не удивительно в его профессии. Охотника за людьми то есть, — быстро уточнил Балти.

Кунц хитро ухмыльнулся:

— А снаете, в чем пыла ефо ошипка? Што нафело моих лютей на потосрения? Он фелел мне скасать солтатам, што я куплю им фыпить. Ни са что мои солтаты не поферят, что я куплю им фыпить.

— Увы мне, что вы так плохо относитесь к своим людям. И еще не очень любезно с вашей стороны было стрелять в Ханкса. Вам повезло, он еще по-доброму с вами обошелся. Он обычно не любит людей, которые пытаются его убить.

Кунц вытащил из кармана лист бумаги и развернул его.

Балти застонал:

— Что, опять чертеж? На этот раз кто автор? Рембрандт?

— Нет-нет. Это… декларация.

— Что?

— Констатация… schuldgevoelens

… признавания.

— Может, вы хотите сказать «чистосердечное признание»?

— Та. Плахотарю фас. Касательно настоящей причины фашего приеста ф Нофый Амстердам.

— Кунц, вы начинаете меня утомлять. Мы все это обсудим с генералом.

— Мистер Балтазар. Фы устали. Я устал. У фас пофрештена ноха. А хенералу нато ехать ф ферховья реки. Прошу фас.

— Я буду это обсуждать с вашим генералом.

Кунц вздохнул. Встал и положил признание на стол:

— Фы толшны потписать. Кохта хенерал фернется, фы путете с ним фстречаться.

Он повернулся, чтобы уйти.

— Послушайте, Кунц!

— Та?