Охотники за пармезаном

Марьяна открыла, в игривом шёлковом халатике, как всегда, благоухающая пряным запахом арабских масляных духов Ajmal Entice. Этот аромат сам Газюкин и привозил ей из многочисленных ближневосточных командировок. Гуттаперчевый нос его учуял знакомый микс мандарина, жасмина, алоэ, тубероз, мускуса и кедра. Услужливая память потянула за собой все остальные приметы арабского быта: горячее дыхание пустыни, небо из чёрной бархатной бумаги с булавочными проколами звёзд, верблюдов, плоско двигающих челюстями, антикварные магазинчики с покрытыми патиной чайниками и кинжалами, запах кофе с кардамоном и большие серебряные блюда, полные мэнсафа, томленой в йогурте баранины с кедровыми орешками. Праздничный мэнсаф арабские шейхи готовили каждый раз к визиту господина Газюкина. Они знали, что приезжает он не просто так, а с полным чемоданом долларов и будет покупать или гостиницу, или ресторан, или другую выгодную недвижимость.

Все это Газюкин вспоминал, глядя в глаза Марьяны Траут, тёмные, как арабская ночь, что в сочетании с ее соломенными волосами придавало ее облику что-то тёплое, уютное, и в то же время таинственное.

– Вот тебе букет! – наконец вспомнил он, очнувшись. – Красные революционные гвоздики. Завтра ведь седьмое ноября.

– Надеюсь, ты не с памятника Ленину их утащил, – мило засмеялась Марьяна.

Газюкин принял вид оскорбленной добродетели.

– Шучу, шучу, коммунистик мой милый, – извиняюще протянула Траут. – Раздевайся, душ прими.

Газюкин, отличившийся педантичностью и аккуратизмом, тщательно, по стрелкам, сложил брюки, повесил на плечики рубашку и пиджак.

– А это что? – удивилась Марьяна, – красные трусы в серпах и молотах?

Газюкин порозовел.

– Это мне Ветчиновский подарил к празднику. Подшутить надо мной хотел. Думал, обижусь, а мне понравилось. Симпатичные же, правда?

Приняв душ, он улёгся в заботливо застеленную кровать, нащупал пульт дистанционного управления и включил телевизор. Он сразу попал на новости Первого канала и, более того, на запись собственного выступления, посвящённого ноябрьским праздникам.

«А ничего я ещё мужик. Крепкий», – похвалил сам себя мысленно Газюкин. – «Похудеть бы вот чуток».

В комнату вошла Марьяна.

– Что там, Вань? Ты чего к экрану прилип?

– Погоди, – нетерпеливо сказал Газюкин. – Меня показывают. Интересно, чего скажу.

«Пятая колонна наступает! Задушим олигархов ежовыми рукавицами! Херсонес наш!» – гремел Газюкин-телевизионный. Газюкин-реальный заслушался. «Ведь верные вещи говорит… ох, то бишь говорю!» – возликовал он.

Марьяна выключила телевизор и потянула Газюкина к себе. «Настало время овладевать массами», – почему-то подумал Ванадий и погрузился в мягкое благоухание женского тела.

***

На следующий день Газюкин возлагал цветы к бюстам на Красной площади. Прыткий мальчик из газеты «Столичный доброволец», из тех, для кого нет ничего святого, подскочил к Газюкину.

– Ванадий Сергеич, можно взять у вас интервью?

– Смотря на какую тему, – осклабился Газюкин.

– Тема личная, – страдальчески скривился молодой человек.

Газюкин понял, что это, скорее всего, касается его и Марьяны Траут. Пара циничных заметок на эту тему уже проскользнула в прессе.

– Нет, – отрезал Ванадий Сергеевич. – На личную нельзя. Не надо провокаций.

– А все же? У меня пара вопросов.

Газюкин сильно сжал руку корреспонденту, и тому на миг показалось, что он ее сломает.

– Вы участвуете в грязной провокации! – загремел он. – Идите к черту!

Корреспондент испуганно убежал. Газюкин отдышался. Пелена бешенства и злобы застигла ему глаза. «Как я все-таки устал, – подумал он, придя в себя. – Как я устал».

ГЛАВА ДЕВЯНОСТО ШЕСТАЯ

Остров Кох Дек Куль, в переводе с кхмерского «Гвоздь», был по сути всего лишь крохотным обломком скалы. Много лет подряд здесь кудрявились джунгли, с криком гнездились чайки, на ветвях качались белые обезьяны, похожие на маленьких старичков. Единственная достопримечательность – маяк – вряд ли могла заинтересовать туристов.

Тихманский и его компаньон выкупили остров, вложили туда три миллиона долларов (кое-какие сбережения из России удалось вывезти) и открыли там тишайший, медитативный спа-отель, где при заселении полагалось сдавать свои мобильные телефоны и ноутбуки. Неделя в окружении кхмерок-массажисток, благовоний, шелеста волн и заглядывающих в окна гиббонов творила чудеса. Даже самый истерзанный цивилизацией постоялец превращался в безвольное, расслабленное, счастливое желе. Таким же стал и вечно беспокойный Тихманский.