Охотники за пармезаном

Через три-четыре недели драгоценную посылку доставляли герцогу. Распечатав все три слоя, герцог, обладатель огромного собрания подлинников малых фламандцев и великих флорентийцев, несколько минут изумленно таращился на картину некоего Mikhas Parfyonov, где почему-то был изображен в лавровом венке и римской тоге.

Через плечо ему, наконец, не выдержав тишины, заглядывала властная его мать, Жозефина-Шарлотта Бельгийская, по случаю тезоименитства прибывшая в гости.

– Анри! – восклицала она. – Кто это?

– По-видимому, я, – растерянно бормотал великий герцог, до конца не уверенный в этом.

– А почему ты одет как этот старый итальянский развратник, который сделал коня сенатором?

– Видимо, потому, что это нарисовал русский Mikhas, – флегматично отвечал Анри. – А они такие загадочные. Ну, по крайней мере, те, которых я видел, они иногда сбиваются с пути со своими чемоданами денег и вместо Цюриха сворачивают к нам.

– Русский с греческим именем? – переспрашивала Жозефина-Шарлотта, окончательно впадая в оцепенение, и они вместе еще несколько минут молча глядели на шедевр.

Наконец Жозефина вспоминала, что она мать, жена, сестра и дочь монархов и ей надо быть порешительней.

– Унесите это на чердак, – говорила она прислуге, – а ты, Анри, садись и напиши господину Mikhas благодарственное письмо. Конечно, бог не дал этому русскому господину таланта, но зато в полной мере наделил вниманием и вежливостью.

Помня, что перечить матери дороже – один раз она чуть не сорвала уже его свадьбу – Анри со вздохом садился писать ответ, а затем капал сургуч на конверт и придавливал его монаршим перстнем.

Спустя какое-то время Михас получал главное – собственноручное послание от великого герцога. Так через год у него накопилась целая коллекция галантных отписок, которые он начал показывать потенциальным заказчикам.

Постепенно он стал модным портретистом и поставил дело на поток.

– Вам портрет с ручками или без ручек? – встречал он всех входящих шаблонным вопросом. – С ручками – пятьдесят тысяч долларов, без ручек – сорок. Рекомендую с ручками. Можно во весь рост. Можно на коне. Конь идет по двойному тарифу.

Ошалевший клиент соглашался и на ручки, и на скипетры, и на коня, а чересчур богатых нуворишей Парфенов водружал на слона в образе магараджи. Поток стал полноводным, и, чтобы успевать за каждым заказом, Парфенов нанял бригаду подручных, которые размалевывали холсты в задней комнате и день и ночь. Он лишь подправлял пару штрихов, ставил в правом нижнем углу свою сигнатуру и отправлял нарочным портрет счастливому покупателю. Когда с заказом совсем уж опаздывали, картину просто печатали на фотопринтере. Через три года у него было пять квартир в Москве и замок в Шотландии.

***

– Не люблю плавать, – деланно потирая лоб и морщась, первым делом сказал Михас, ступая на берег, – я ведь в свое время закончил мореходное училище, и с тех пор меня укачивает в этих консервных банках.

И он посмотрел вверх. Во время общения с Михасом выяснилась удивительная особенность этого человека. Он всегда смотрел чуть выше собеседника, вверх под углом в пятнадцать или двадцать градусов, даже во время диалога. Иногда он силой воли опускал глаза на одну линию с визави, но тут же взгляд взметался еще выше.

– У вас есть хороший портрет? – неожиданно обратился он к Тихманскому. – С ручками, на коне.

Тихманский удивился подобной прямолинейности. Даже он не вел дела столь обескураживающе в лоб.

– Нет, – сказал он и зачем-то пожал плечами. Михас посмотрел на него с ангельским укором.

– Это плохо, – заметил он. – Что вы оставите своим детям? Вам обязательно нужен портрет. У вас такие живописные уши. Патрицианский нос. И щеки, как у Франсиско Пачеко.

Тихманский приосанился. Каким-каким, а патрицианским его нос еще никто не называл. Кто такой Франсиско Пачеко, выяснять было неудобно. Его тщеславной натуре идея с портретом пришлась по душе. Но он не спешил в этом признаваться, боясь, что Парфенов взвинтит несуразную цену.

– Вы один здесь хозяйничаете на этой вилле? – беспокойно оглядываясь, продолжал уточнять Парфенов.

– Есть еще компаньон, гражданин Камбоджи, – охотно пояснил Тихманский. – Так положено по местному законодательству.

– А у него есть портрет? – моментально отреагировал Михас.

– Понятия не имею, – сказал Тихманский. – Думаю, что нет.

– Я бы написал, – задумчиво протянул Парфенов. – Этот непроницаемый восточный взгляд, эти агатовые раскосые глаза, это широкое скуластое лицо…

– Он русский по национальности, – уточнил Тихманский.

Повисла неловкая пауза.

– А вы знаете, что я рисовал Мадонну и Шона Коннери? – моментально сменил тему разговора Парфенов. – Она мне предложила пятьдесят тысяч долларов за свой портрет в образе монашенки, а я рассмеялся ей в лицо. Говорю – если бы тебя Дали нарисовал, ты бы тоже предложила ему жалкие 50 тысяч? Так вот, я – русский Дали. И моя картина стоит полмиллиона! И это только для тебя! Да и потом она богатая, с нее не убудет. Купила!

– А Коннери?