Оккупация

Я ответил, что жена доступа к счетам не имеет. Тогда тот, кто вел допрос, сказал, что, если я не буду сотрудничать, могу снова оказаться в яме…

Позднее тем же утром меня и еще троих отвезли в какой-то город, где каждый из нас зашел к нотариусу и подписал документы. Я переписал автомобиль марки «Ссанг Енг» на неизвестное мне лицо. После чего нас отвезли в другое место примерно в трех часах езды, а затем, после небольшого перерыва, еще дальше. Несмотря на то что у меня по-прежнему были завязаны глаза, из разговоров я понял, что, вероятно, нахожусь где-то недалеко от Славянска. Когда машина остановилась, меня отвели в помещение, которое было похоже на заброшенное бомбоубежище (какое-то подземное сооружение с тяжелыми стальными дверьми). Там я провел четыре ночи. В первую ночь меня снова жестоко избили. После первой ночи больше не допрашивали и не били. В последний день, когда один из охранников выводил меня в туалет, он сказал, что вообще не понимает, зачем меня тут держат, что они просто тратят на меня время. Позднее в тот же день меня отвезли на расстояние, равное примерно 20 минутам езды, и освободили…

– Ну как…

– Брехня сепарская…

– Да ну… А по-моему – вполне реальное уголовное дело. Похищение человека, вымогательство, избиение…

Дознаватель потряс листками бумаги.

– Не хочешь знать, откуда это?

…

– Это протокол допроса потерпевшего. Составленный прокуратурой ДНР.

– Кем?!

– Прокуратурой ДНР. Ну ладно, допустим, такой прокуратуры не существует. Но потерпевший-то остался. И потерпевший этот – громадянин Украины, потому что мы никогда не признавали ДНР и их паспортов. И преступление было совершено на территории Украины – потому что Донбасс является частью Украины и всегда ей был. Что мешает мне, скажем, найти потерпевшего и передопросить? И на основании нового протокола допроса возбудить уголовное дело уже по законам Украины. Против вас, хлопчиков. В армии вы на тот момент числились? Нет. На камеру ваши рожи засняли? Засняли, не отвертитесь. Действовали совместно, согласованно? Все, кто был на блокпосту, получается, участники организованного злочинного угруппования, самая тяжкая форма соучастия. Хочешь, скажу, сколько ты по совокупности отримаешь?

– Это за сепара?

– Какого сепара? Кто сепар? Это гражданин Украины. Которого вы избивали, издевались и отжали у него машину. Знаешь, сколько еще таких эпизодов у меня в загашнике?

…

– Чтобы ты понимал: мы – специальная межведомственная группа, созданная в соответствии с планом реализации Минских соглашений для расследования преступлений, совершенных в зоне АТО в период ведения там боевых действий.

…

– ВСЕХ преступлений. И чтобы ты понимал – в 2014 году вы все, те, кто был в составе добровольческих батальонов, не имели никакого правового статуса. А значит, ни под какие амнистии не подпадаете. И еще один нюанс – на тех, кто совершил любое преступление на гражданке в период до и после прохождения службы, амнистия тоже не распространяется.

Мужик сложил листочки обратно в папку и встал.

– Пару дней подумай в камере. Надоест – скажешь…

В камере Вову встретили невесело. Державшие хату уголовники, узнав, что он был на Майдане, попытались его опустить, хорошо, охрана подоспела, отбили. Попытка изнасилования привела его на больничную койку. И как только он немного пришел в себя – появился тот самый мужик. Он был в больничном халате, с большим пакетом фруктов, который поставил у кровати. Сам сел рядом, на табурет

– Извини, борщанули немного, – сказал он, как будто был бригадиром, извинявшимся перед заказчиком за криво положенную плитку в ванной. – Углы, чего ты хочешь, зверье. Вас они сильно не любят. Говорят, донецкие по зонам маляву пустили – всех атошников считать на положении чмырей.

Вова уже просек, что к чему, и понтов у него как не бывало. Он уже понял, как влип и что ему никто не поможет.

– Надо-то че?

– Хороший вопрос. А что умеешь?

– Ну… на тракторе могу… на машине там. Кирпич класть пробовал.