Оккупация

– Ни, дякую, – сказал Вова, – а у чем мене звинувачивают?

– Сейчас узнаешь.

Дознаватель (Вова привык к дознавателям, потому что такие встречались на нуле, на передке) закурил сигарету, а Вова думал, куда он попал и что вообще происходит. Дело в том, что в Украине был один государственный язык – украинский, хотя большинство говорило по-русски. Существовало негласное правило: люди могут говорить на любом языке, но если один из собеседников переходит на мову, то второй тоже должен перейти, иначе это был явный вызов и признак нелояльности. Особенно это касалось государственных служащих, которые перед зачислением на государственную службу сдавали экзамен на владение мовой. Но этот на мову не перешел. Видимо, ползучая контрреволюция, о которой так много говорили в окопах бесславно начатой и бесславно завершившейся войны, таки свершилась.

Тем временем дознаватель достал из большой сумки, с которой пришел, предмет, в котором Вова с ужасом опознал свою админку[42], которую оставил у побратима на хате. Кстати, как потом Вова понял, его побратим его и сдал, стуканул в СБУ. Как он потом понял – стучали уже очень многие…

– Твое?

Не получив ответа, дознаватель достал «вальтер», покрутил в руках.

– Пистолет где такой взял?

Вова равнодушно отвернулся:

– Не мое.

Он ожидал всякого… от мента. То, что он будет орать, может, даже ударит. Но такого, что произошло на самом деле, он не ожидал. Он спрятал админку и пистолет обратно в сумку, достал из нее папку, достал из папки документ и начал с чувством, с толком, с расстановкой читать.

… в ноябре 2014 года, когда я возвращался в Луганск, меня остановили на украинском контрольно-пропускном пункте, в Волновахе. Бойцов было человек шесть или семь, я видел нашивки «Правого сектора» и батальона «Днепр-2», а также на транспортных средствах я видел установленный черно-красный флаг «Правого сектора».

Помимо удостоверяющих личность документов, боец на КПП попросил меня предъявить телефон. Когда он проверял мой телефон, он обнаружил несколько звонков в Россию. Затем бойцы КПП тщательно обыскали мой автомобиль, однако ничего не нашли.

Когда обыск уже заканчивался, мне позвонила жена. Боец, державший мой телефон, ответил на звонок жены, притворился, что он боец сепаратистов. Он сказал, что он на блокпосту ДНР и что он боец ДНР; он спросил мою жену, поддерживает ли муж ДНР. На что она ответила утвердительно, сказав, что я верный сторонник; она боялась за мою безопасность.

Кроме того, на КПП присутствовал журналист украинского телевидения, канала «2+2», он снимал контрольно-пропускной пункт, он также задал мне несколько вопросов, из которых следовало, что он считает меня сепаратистом и террористом. Кроме того, он взял интервью у задержавшего меня бойца, из ответов я понял, что этот боец входит в националистическую группировку правого толка под названием «С14» («Сечь-14»).

После того как журналисты уехали, бойцы С14 начали оскорблять меня, называя «сепаратистом» и «террористом», а тот, кто давал интервью, нанес мне удар кулаком в лицо. После чего меня отвели в землянку, где продолжили избивать группой: нанесли около двадцати ударов руками и ногами, один из бойцов ударил меня кулаком в лицо и сломал нос.

Бойцы забрали мой паспорт, вырвали из него страницу с фотографией и сказали: «Ты больше не украинец».