Окно в вышине

— Да не стал бы я здесь жить, даже если бы получал хоть пятьдесят тысяч в год и мог ложиться спать в пижаме из шифона с ожерельем из розового жемчуга на шее.

— Простите, что у меня вырвалось это предположение.

— Насчет предположения всегда пожалуйста, — сказал он, — хоть днем, хоть ночью. Предполагайте и увидите, что получится.

— Так значит я еду по дороге, и потом связываюсь с охраной клуба, — сказал я. — До свидания.

Опять сзади раздался гудок автомобиля, и я двинулся вперед. Немного погодя черный лимузин просигналил и с шумом пронесся мимо.

Ветер совсем стих, лунный свет был так ярок, а черные тени такими резкими, что казалось, передо мной гравюра, выполненная большим мастером.

Петлявшая дорога бежала по долине, на склонах которой стояли тысячи белых домов с освещенными окнами. Звезды с нежностью, но издалека поглядывали вниз, очевидно, опасаясь патруля.

Вот и здание клуба. Частая белая стена, на которой светятся маленькие фиолетовые цифры 8777, в нижнем этаже ни окон, ни дверей. Чуть подальше — ряды машин, стоящие в очерченных белой краской на гладком черном асфальте выемках, и соответственно ряды светящих вниз фонарей. В их свете четко видны люди в униформе, обслуживающие машины.

Дорога повернула и привела к задней стене здания. Длинный, плохо освещенный бетонный подъезд с крышей из стекла и стали. Как только я вышел из машины, мне вручили квитанцию с указанным на ней номером. Я положил ее на маленький столик, за которым сидел человек в форме.

— Филип Марло, — сказал я, — гость.

— Спасибо, мистер Марло.

Он записал фамилию и номер, вернул мне квитанцию и взял телефонную трубку.

Негр в белой льняной униформе с двумя рядами пуговиц на груди, с золотыми эполетами и в шапочке с широкой золотой лентой открыл мне дверь.

В вестибюле была обстановка как в дорогом мюзикле: масса света, блеска, декораций, костюмов, музыки, состав исполнителей из одних только звезд, оригинальнейший сюжет и постановка, от которой захватывало дух. Мягкое, рассеянное освещение, казалось, раздвигало стены. С потолка сладострастно сияли звезды, мерцающие, как настоящие. Нога чуть не по колено утопала в ковре. На заднем плане была широкая арка, за которой вверх поднималась лестница со сверкающими стальными перилами и широкими низкими ступенями, покрытая ковром. У входа в ресторан стоял, скучая, метрдотель с отвислыми щеками. На нем были брюки с двухдюймовыми лампасами, в руке он держал пачку позолоченных меню. У него был тот тип лица, на котором жеманная улыбка мгновенно сменяется холодным бешенством.

Налево — вход в бар. Видно, как там в тишине и сумраке, словно летучая мышь, двигался бармен на фоне рядов тускло поблескивающих бутылок. Из женской комнаты вышла высокая красивая блондинка в платье цвета морской волны, осыпанном золотой пылью. Приложив ладонь к губам, она повернулась и пошла к арке, что-то взволнованно бормоча.

Сверху, с лестницы зазвучала румба, девушка, улыбнулась и ее золотая голова качнулась в такт музыке. Коротенький жирный человек с красным лицом и блестящими глазами поджидал ее. Через его руку была перекинута белая шаль. Осклабившись, он вцепился своими толстыми пальцами в обнаженную руку блондинки.

Ко мне подошла девушка с таинственно порочными глазами в китайской пижаме персикового цвета. Принимая у меня шляпу, она неодобрительно посмотрела на мой костюм.

Еще одна девушка с сигаретой спускалась вниз по лестнице, держась за перила. У нее в волосах было перо цапли, а платье, которое было на ней, едва ли могло прикрыть зубочистку. Одна ее обнаженная нога была покрашена серебряной, другая — золотой краской. Крайне презрительное выражение лица говорило о том, что она выбирает себе любовников только в высших сферах.

Я прошел в бар и опустился в низенькое кожаное кресло возле стойки. Мелодично звенели рюмки, мягко струился свет, тихие голоса шептали о любви, о десяти процентах. Да мало ли о чем шепчут в таких местах!

Высокий приличного вида человек в великолепно сшитом сером костюме внезапно встал из-за маленького столика у стены, и подойдя к стойке, принялся ругать одного из барменов. Его громкий чистый голос в течение нескольких минут произносил такие слова, которые, казалось, не должны быть знакомы ни одному приличному человеку в отлично сшитом костюме. Его голос вгрызался в звуки румбы, словно железная лопата в снег. Все замолчали и повернулись в его сторону.

Бармен молча стоял, глядя на него. У бармена были курчавые волосы, чистая нежная кожа, озабоченные широко поставленные глаза. Наконец, тот замолчал и вышел из бара. Все, кроме бармена, проводили его взглядом.

Бармен, бледный и растерянный, медленно пошел в мою сторону, остановился, и повернувшись ко мне спросил:

— Да, сэр?

— Мне надо поговорить с одним приятелем, его зовут Эдди Пру.

— Что вы еще можете о нем сказать?

— Он здесь работает.

— А что он здесь делает?

Его голос звучал равнодушно и сухо, словно шелест сыплющегося песка.

— Я знаю, что он все время ходит с боссом. Вам понятно, что я хочу сказать?

— Ах, Эдди Пру.