Окно в вышине

И он опять улыбнулся такой радостной, такой открытой улыбкой. Просто мороз по коже.

— Мистер Палермо, это что касается Хенча, — сказал я, — а как же быть с моим другом.

Он покачал головой и посмотрел опять на часы. Я встал. И Тони встал тоже. Конечно, он ничего не собирался делать, но встал так, на всякий случай — ведь когда стоишь, свободы движений больше.

— Прямо беда с вами, парни, — сказал я, — вечно у вас на каждом шагу тайны. Куска хлеба не дадите откусить без пароля. А что, если бы я, скажем, пошел в главное управление и рассказал там все, что от вас услышал. Да они бы просто расхохотались мне в лицо, и я бы, наверное, тоже посмеялся вместе с ними.

— Тони не любить смеяться, — сказал Палермо.

— Земля полна, мистер Палермо, людьми, которые не любят смеяться, — сказал я, — и вам надо бы это знать. Узнавайте, где есть такие, да и набирайте себе.

— Это — мой бизнес, — сказал он, как-то преувеличенно пожав плечами.

— А свое обещание я сдержу, — сказал я, — но если только станете в нем сомневаться, то не пытайтесь давить на меня. В том районе, где я живу, я на очень хорошем счету, так что у вас ничего не выйдет. Мне бы тоже ничего не дало, если бы я, скажем, стал давить на Тони. Никакой пользы.

Палермо рассмеялся.

— Это хорошо, — сказал он. — Тони, похороны — бесплатно. О'кей.

Он встал и протянул мне руку, — красивую, сильную и горячую руку.

23

В вестибюле Белфронт-билдинг одиноко горел свет в кабине лифта, перед его дверями на табурете, подложив под себя кусок мешковины, неподвижно сидел тот же самый реликт со слезящимися глазами, являя собой пример пасынка судьбы.

Я вошел вместе с ним в лифт и сказал: «Шестой». Раскачиваясь, лифт с трудом поднимался вверх. Лифт остановился на шестом, и я вышел. Старик, высунувшись из лифта, сплюнул и мрачно сказал:

— Чего стряслось-то?

Услышав этот вопрос, я повернулся к нему всем телом, словно манекен на вращающейся подставке. Я во все глаза смотрел на него.

— На вас сегодня серый костюм, — сказал он.

— Да, — сказал я. — Ну и что?

— Вам идет, — сказал он, — но и голубой, который был на вас вчера, мне тоже нравится.

— Ладно, — сказал я, — выкладывайте, что там у вас.

— На восьмой вы ездили два раза, — сказал он, — да, два. Второй раз было уже очень поздно. Обратно вы сели на шестом. И вскоре после этого тут появились мальчики в голубых мундирах, они очень торопились.

— Сейчас там есть кто-нибудь из них?

Он помотал головой, на его лице появилось какое-то безучастное выражение.

— Я ведь им ничего не сказал. А теперь об этом говорить уже поздно. Теперь бы моей заднице от них досталось.

— Почему?

— А почему я им тогда ничего не сказал? Да черт бы их побрал. Вы-то со мной так вежливо поговорили, — мало, кто со мной так разговаривает. И, черт возьми, я же знаю, что вы никого не убивали.

— Я поступил с вами несправедливо, — сказал я, — очень несправедливо.

Я достал карточку и отдал ему. Он выудил из кармана очки в металлической оправе, и надев их на нос, стал читать карточку, далеко отставив ее. Читал он медленно, шевеля при этом губами. Окончив, он посмотрел на меня поверх очков и отдал мне карточку.

— Возьмите, а то еще уроню, и потеряется, — сказал он. — Я думаю, жизнь у вас, наверно, интересная.

— И да и нет. Как ваше имя?

— Грэнди. Зовите меня просто Поп. А кто его убил?

— Не знаю. Вы тогда никого не заметили, кто был бы вам не знаком, или странно вел бы себя?

— Что вы! Я ведь ничего не замечаю, — сказал он, — сам не знаю, как это мне удалось вас запомнить.

— Ну, например, высокая блондинка, или высокий стройный мужчина с бачками лет тридцати пяти.

— Не-а.

— А ведь любому и вверх и вниз надо ехать в вашей карете.

Он кивнул костлявой, похожей на череп головой.

— Но кое-кто пользуется пожарной лестницей, выходя потом в коридор через запертую на засов дверь. Есть и еще один путь, — рядом с лифтом идет лестница, она начинается на втором этаже. С нее можно потом пройти на пожарную лестницу — ничего уж тут не поделаешь.

Я согласно кивнул.

— Мистер Грэнди, не могли бы вы принять от меня в дар пять долларов, — разумеется, не как взятку, но как дань уважения от искреннего друга?

— Ну что ж, сынок, она у меня пойдет в такой оборот, что у Эйба Линкольна вспотеют баки.

Я достал пятерку, но прежде чем ее отдать, посмотрел, был ли на ней Линкольн. Да, точно. Был.

Он мелко-мелко сложил ее и глубоко засунул к себе в карман.

— Очень хороший вы человек, — сказал он, — только, черт возьми, не думайте, что я ее у вас выудил.

Я отрицательно тряхнул головой и пошел по коридору, читая надписи на дверях.

Д-р Е. Бласковиц, врач-хиропрактик. Дальтон и Рис, перепечатка на машине. Л. Придвью, бухгалтер. Четыре двери без надписей. Мосс, отправка почтой. Еще две двери без надписей. Х. Р. Тигер, зубоврачебный техник. Это помещение было расположено так же, как и офис Морнингстара, только двумя этажами ниже. Отличие было в том, что у Тигера была только одна дверь, и расстояние от его двери до следующей было несколько больше.