Окно в вышине

— Они вчера поздно вечером уехали в отпуск. Много времени отняла погрузка, и они запоздали. Они просили меня сказать, чтобы им перестали приносить молоко и газеты. Они ужасно торопились, все вышло как-то внезапно.

— Благодарю. Какой у них был автомобиль?

Вдруг из открытой двери раздался душераздирающий любовный диалог, который подействовал на меня так, словно меня съездили по лицу мокрой тряпкой.

Женщина с живыми глазами спросила:

— Вы их друг?

В ее голосе подозрение читалось столь же четко, как бездарность в радиопостановке.

— Наплевать, — сказал я грубо. — Деньги все могут, и я все равно узнаю, на какой машине они уехали.

Женщина повернула голову, прислушиваясь.

— Это Бьюла Мэй, — сказала она с грустной улыбкой, — ей так не хочется танцевать с доктором Майерсом. Я так боялась, что она не станет.

— О, черт, — сказал я.

Я вышел из дома, сел в машину и поехал по направлению к Голливуду.

Мой офис был пуст. Я отпер вторую, внутреннюю дверь, раскрыл окна и сел в кресло.

Вот и второй день близился к концу, из окон доносился грохот двигавшихся по бульвару машин. Марло в своем офисе, не забывая, конечно, про стакан, разбирал дневную почту. Четыре рекламных объявления, два счета, красивая цветная открытка из отеля в Санта-Роса, где я пробыл четыре дня в прошлом году, занимаясь одним делом, длинное, скверное отпечатанное письмо от какого-то Пибоди из Саусалито, в котором после общих и довольно туманных рассуждений говорилось, что он, Пибоди, по образцу представленного ему почерка подозреваемой личности может судить о внутренних эмоциональных свойствах личности согласно системам Фрейда и Юнга.

Внутри находился конверт с маркой для ответа и обратным адресом. Я изорвал конверт, и, скомкав письмо, бросил все это в корзину. В моем воображении возник старый длинноволосый патетический петух в черной фетровой шляпе и с галстуком-бабочкой, вышедший на покосившееся крыльцо и вдыхающий запах жареной ветчины с капустой, который идет из раскрытой двери.

Вздохнув, я достал из корзины отрывки конверта и написал на новом конверте его имя и адрес. Я взял лист бумаги, и, сложив его, сунул внутрь долларовую бумажку. «Безусловно, это большой вклад», написал я на сложенном листе, подписался и вложил лист в конверт. Наклеив марку, я запечатал конверт, и наконец-то, смог хлебнуть из стакана.

Я закурил трубку. Никто не приходил, никто не звонил, никому не было до меня дела. Умер ли я, уехал ли в Эль-Пасо — им было все равно.

Постепенно затихал шум машин на улице, тускнело небо. На западе оно уже, вероятно, покраснело. Наискосок над крышами загорелась первая реклама. Стало слышно жужжание вентилятора в буфете, который был дальше по коридору. Внизу по улице прогрохотал грузовик.

И все-таки телефон зазвонил. Подняв трубку, я услышал:

— Мистер Марло? Это мистер Шоу, из отеля Бристоль.

— Да, мистер Шоу. Как поживаете?

— Благодарю, мистер Марло, очень хорошо. Надеюсь, у вас тоже все благополучно. Здесь одна юная леди просит пустить ее к вам в номер. Я, право, не знаю, что делать.

— Да и я тоже, мистер Шоу. Это так неожиданно. Не сказала ли она, как ее зовут?

— О, да. Конечно. Ее зовут Девис. Мисс Мерль Девис. И она — послушайте! — она почти на грани истерики.

— Впустите ее, — сказал я быстро, — я приеду через десять минут. Она секретарша одного моего клиента и приехала ко мне по делу.

— О, да, конечно. Можно я — э… — останусь с ней?

— Как хотите, — сказал я и повесил трубку.

Проходя мимо раскрытого умывального шкафчика, я взглянул в зеркало и увидел, что сильно взволнован.

25

Как только я вошел, сидевший на кушетке Шоу встал и пошел мне навстречу. Это был высокий совершенно лысый мужчина в очках с большим покатым лбом и некрасиво оттопыренными ушами. К его лицу была точно приклеена идиотская вежливая улыбка.

Мерль неподвижно, словно кукла, сидела в мягком кресле возле шахматного столика.

— А вот и вы, мистер Марло, — пропищал Шоу. — Да. Безусловно. У нас тут с мисс Девис был небольшой интересный разговор. Я сказал ей, что я родом из Англии, а она — э — пока мне не сказала, откуда она родом.

— Очень мило с вашей стороны, мистер Шоу, — сказал я.

— Ничего-ничего, — пропищал он. — А теперь я должен бежать. Мой обед, возможно…

— Вы так добры, — сказал я. — Я так вам признателен.

Кивнув мне, он вышел. Закрывая дверь, он неестественно широко улыбнулся и теперь эта яркая улыбка, казалось, парила в воздухе, подобно улыбке Чеширского кота.[14]

— Привет, — сказал я.

— Привет, — ответила она.

Ее голос прозвучал спокойно и серьезно. На ней были светло-коричневая блузка и юбка из льна, на голове — плоская широкополая шляпка с коричневой вельветовой лентой, которая хорошо гармонировала с цветом туфель и с кожаной отделкой на льняной сумочке. Пожалуй, шляпка была несколько смела для нее. Она была без очков.