Окончательная реальность

– Риск? – переспросил Сталин, и быстрая улыбка тронула его сухие беловатые губы. – Риск – категория постоянная, Молотов. Он существует как объективная реальность каждую минуту. Думаю, что риск был бы куда большим, не ударь мы Гитлера договором с Югославией по носу: это будет чувствительный дипломатический удар. Мы достаточно терпимы к его дипломатическим ударам – он не очень-то с нами церемонится. Главное, что надо выяснить, – война или демонстрация силы?

34

Разворачивая свою деятельность, Макс исходил из той ситуации, которая сложилась в Югославии. Его пугали настроения белградской толпы: «Лучше война, чем пакт!», «Долой Гитлера и его прислужников!», «С Советским Союзом – на вечные времена!». Провоцируя по приказу германского руководства сепаратистские амбиции загребской верхушки, он искренне надеялся, что чем наглее шумливые наскоки бойких газетчиков на Коминтерн и Кремль, чем грубее позиция Мачека, тем довольнее будет Гитлер и тем меньше шансов, что он станет торопиться с военными действиями.

«Не дай бог, коммунисты полезут из щелей, – думал Макс. – Вот это будет плохо и несвоевременно, потому что однозначно приблизит дату вторжения».

Макс был убежден, что после отказа Черчилля от мирных предложений Гитлера, нападение Германии на СССР – вопрос времени. Но зачем торопить события?! Зачем в такой пик истории лезть на Балканы, в пороховую бочку Европы? Макс не мог понять, почему Сталин решил двинуться в Румынию, захватив Буковину и Бессарабию. «Неужели ради румынской нефти? Да у нас своей полно. Какого дьявола нам там нужно? Зачем нервировать фюрера?» Да, Макс давно жил в Германии и гораздо лучше разбирался в мотивах немецкого, чем советского руководства.

«Балканы для Гитлера всегда были поводом для серьезной озабоченности. Нашим же все мало. Не удовлетворившись приобретением Бессарабии, продолжают лезть и в Болгарию, и вот теперь в Югославию, – Макс с ужасом подумал, что будет, если Сталину вожжа под хвост попадет и он решит заключить договор о мире и помощи с правительством Симовича. – Вот это выйдет номер. Вот тут Гитлер может психануть».

Макс принял холодный душ. Затем оделся, выпил стакан апельсинового сока и спустился в пустой ресторан.

Здесь ему думалось хорошо. Достав из кармана коробок спичек, он выкладывал на белой скатерти различные фигуры.

«Венгрия и Румыния тяготеют теперь к Германии. Греция – к Великобритании. Многое зависит от позиции Турции, контролирующей вход в Черное море. Соглашение 19 октября 1939-го сделало ее союзницей „Антанты“. Наши фактически одобрили это соглашение, вызвав резкое неудовольствие в Берлине. Зачем сначала идти к Гитлеру в союзники, а потом дразнить его, как в зоопарке? Опасно. Советское руководство ведет очень рискованную игру».

Макс видел, как Сталин заботится о том, чтобы сближение с Германией не привело к полному обрыву связей с Великобританией. «Он хочет оставаться „третьей силой“ в конфликте, – думал Макс, разглядывая принесенный официантом дрянной кофе. – Ну, еще недавно, возможно, в этом и был смысл, но теперь, после поражения англо-французской коалиции в Норвегии, а затем разгрома Франции, зачем дружить с проигравшим?»

Чем дальше Макс размышлял, тем яснее ему становилось главное: у Советского Союза есть только один шанс избежать войны с Гитлером в 1941 году – вступить в войну против Великобритании на стороне Германии. Причем вступить в конфликт под руководством Германии, в указанном Гитлером направлении, которое исключило бы возможность для Сталина когда-нибудь развернуть силы в тыл Гитлеру.

Макс встал из-за стола и подумал: «Самое трудное – понять, в чем состоит твой долг; выполнить его значительно легче».

35

Максу часто снился один и тот же сон: Шелленберг говорит кому-то, кто стоит к нему спиной: «Я хочу узнать все его связи, а уж потом будем брать. Пусть ему кажется, что я ничего не подозреваю, пусть считает, что водит меня за нос. Он же русский, он не может понять нашу логику». На самом деле Макс давно понимал немецкую логику лучше, чем свою собственную – русскую. Это позволяло ему действовать эффективно в тактическом плане. Но стратегически Макс начинал допускать ошибки.

В этот вечер он направил Шелленбергу шифровку: