Оковы равновесия

Ярмарку было слышно издалека. Протяжная перекличка торговцев плыла над крышами городка вместе с дымом растопленных печей, гуляла между стен и створок распахнутых настежь ворот.

Отступив к обочине, я пропустила неторопливо поскрипывающую телегу. Прислушалась, хмыкнула. И лошадка, и возница на удивление всхрапывали практически однозвучно.

По хрусткому насту добралась почти до стены, по широкой дуге огибая наполненный звонким бряцаньем оружейный ряд, напоенный резкими запахами загон с тоскливо мекающими овцами, прошлась мимо ткацких прилавков, мимолетно огладив разложенные ткани.

И застыла рядом с ювелирным рядом, среди толчеи и шума выловив мелодичный перезвон. Развернувшись, протолкалась к прилавку, откуда доносились заманчивые звуки. Шум голосов, шорох снега и вкусные запахи, вьющиеся дымком от лотка разносчика, отошли на второй план.

Щербатое дерево прилавка под руками, бархатные лотки с дешевыми серебряными побрякушками. Над головой — стеклянные, фарфоровые и деревянные игрушки для колыбелей на любой вкус и кошелек. Чуть дальше — колокольчики, звонкие, разноголосые.

Вот оно!

Облокотившись на стол, с довольной улыбкой вперила неподвижный взгляд в хозяина. Он молчал, делая вид, что его тут как бы нет, но дышать-то не перестал.

И тишина… относительная, конечно.

Э, это к чему бы?

Задумчиво вздохнула.

Выпрямилась.

— Ну, если вам клиент не нужен, я, пожалуй что, пойду.

Шагнула обратно в толпу, разворачиваясь.

— Почтенная айе, постойте, всего лишь милость я прошу, — раздалось сипловатое, извиняющееся.

Резко развернувшись, я отшвырнула посох, кинулась на знакомый голос. Перемахнув через прилавок, врезалась в торговца. Резво ощупала узкое худое лицо, скользнула по плотному шершавому сукну зимней куртки, по гильдейской граненой бляхе. Дернула за отросшие волосы.

— Хисс, гад этакий, жив! Гад! — Хотелось плакать, хотелось орать и лупить этого идиота чем под руку подвернется.

— Соль, Соль, извини, не прав был…

— Да! Ты же нам друг! И исчез, ни письма, ни весточки! Бросил нас!

— Ну все уж, больше не исчезну!

— Да попробуй только!

Да как он вообще додумался до такого? Сбежать? Бросить друзей, мы же почти семья! Помогли бы! Подумаешь, голос потерял, месяц на койке провалялся с воспалением, от труппы отстал! Нашли бы и к делу по душе пристроили!

А он сбежал да гильдию сменил, ювелиром обернулся…

— Мы же тебя почти похоронили! — едва не прорычала я, зло дергая Хисса за отвороты куртки. — Напиши, паршивый ювелиришка, хоть в труппу, они в столице осели!

— Тшш… — Хисс перехватил мои руки. — Тшш, напишу, обещаю. Не кричи, горло береги.

— Рр!

Он потащил меня вглубь лавки, крикнул кому-то:

— Закрыто! — и захлопнул ставни, отгораживаясь от ярмарочной суеты, погружая нас в теплый, наполненный ароматами горячего металла и смазки замкнутый мирок.

Меня усадили в полотняное креслице, сунули в руки кружку, полную травяного чая. Звякнуло тонкое стекло, скрипнул деревянный верстак. Хисс присел рядом, на расстоянии тепла.

— Ну вот и встретились…

— Да уж. Ты-то тут какими судьбами?

Вот кто бы говорил! Потеряли мы этого барда на одном конце страны, а нашелся он на другом! Путешественник… Что же это получается, он так через все города и веси проскочил, специально избегая гильдейских гостевых домов? Обидно, право слово… Уж я главе отпишу, пожалуюсь!

— Долечивалась в местной обители Аллиры. Налетели целым караваном на остатки темных тварей.

— Слышал, слышал. Целый отряд паладинов отрядили зачищать лежбище. Рад, что ты цела.

Я ответила на дружеское касание, погладила Хисса по руке.

Помолчали. Тишина, напоенная свистом вновь закипающего на спиртовке чая, не давила, наполняя уютным спокойствием.

— Ты все же напиши, а?

— Обязательно.

Снова звякнуло стекло.

— Так что же ты хотела купить, что по ярмарке пошла гулять, Соль? Я же помню, как не любишь ты толпы.

Да, Хисс, я помню, ты никогда не любил тянуть с делами.

— То была золотая идея, как видишь. Подарок мне нужен. К свадьбе друга.

Серебряные колокольчики мелодично позванивали в такт шагам. Звонкие ноты второй октавы идеальной канвой ложились на зимний городской шум.

Промерзший камень мостовых, какофония печных огней… треск деревянных перекрытий и шорох черепичных крыш. Летний город совсем другой, более громкий и резкий. Сложно подобрать слова. И абстрагироваться от людской глупости.

Хиссовы поделки помогали. Привешенные к посоху ландыши на цепочках-нитках я категорически решила оставить себе, а вот стеклянные, надежнейше упакованные в вату и стружку, покоились в мешке. Третья октава, цветное стекло, тонкая выдувка с золотой гравировкой. Рябина, любимое дерево невесты, и кольчужные кольца для жениха, суть которого — все же сражение, а не творение.

А вот бывший бард — настоящий художник. И лучшим в этих местах мастером гильдейским его заслуженно считают.

Но как же жаль, что мы его потеряли как певца. И даже в голову нам не пришло, что мог Хисс податься в работники по золоту. Впрочем, он как раз, получается, больше по стеклу специалист?