Оковы страсти

Оказывается, он знал, но как давно и как много? На нее, одержимую мщением, подобное известие оказало действие, сравнимое со стаканом воды, выплеснутым в лицо. Но следующие слова она подбирала более осторожно. За этой своей озабоченностью Алекса едва не упустила, как он посадил ее в экипаж и уселся рядом. Услышав, как хлопнула дверца, а кучер щелкнул кнутом, она почувствовала, что карета дернулась, и резко качнулась назад, на обитое велюром сиденье. Она демонстративно отодвинулась от своего спутника и притворилась, что смотрит в окно, холодно роняя фразы через плечо, не поворачивая головы:

— Тебе не было нужды беспокоиться и нанимать экипаж, чтобы отвезти меня домой, поскольку у меня была собственная карета. Теперь мне придется…

— Не стоит беспокоиться на этот счет, сердце мое. Я отослал и твоего кучера, и спящего слугу назад, на площадь Белгрейв, зная, как много нам нужно обсудить без помех. И хотя я оценил твою заботу о моих финансовых возможностях, но должен тебе сказать, что это мой собственный экипаж.

— Я ни о чем не заботилась!.. — Стоило ей только повернуть к нему лицо, и она вновь задрожала от ярости: — Как ты посмел действовать в такой своевольной манере? Ты слишком многое считаешь само собой разумеющимся… Ох! Я не могу дождаться, когда наконец вернусь домой и избавлюсь от твоего присутствия! И, пожалуйста, не надо со мной сейчас ни о чем разговаривать. Надеюсь, я достаточно ясно выразилась?

Когда она вновь отвернулась к окну, расправив плечи и твердо выпрямив спину, то услышала сзади ленивый и какой-то раздраженный смех, в котором при желании можно было уловить скрытое, но подлинное удивление.

— Сердце мое, если бы ты говорила все это искренне, то была бы идеальной женщиной. Я всегда думал, что вечная болтовня — это типично женский способ тратить время, особенно если женщина имеет яркий, чувственный рот, которому следовало бы заняться делом, вместо того чтобы перемалывать бессмысленные слова.

Алекса напрягла спину и постаралась сохранить молчание, несмотря на то, что он явно старался извести ее насмешками. Она упорно не желала поворачивать к нему голову и твердо поджала губы, даже когда его голос приобрел на удивление ласковый, упрашивающий оттенок, так что он теперь не цедил слова, а задумчиво бормотал:

— И у тебя действительно яркий, чувственный рот, желанный… И круглые, упругие, возбуждающие ягодицы… Сильные, стройные, длинные ноги… Знаешь ли ты сама, как необычно и восхитительно все это? А что касается твоей кожи, то это золотистый шелк, драгоценная моя. Такую кожу мужчина никогда не устает гладить или целовать.

Все, что Алекса могла сделать в таком положении, — это сидеть не двигаясь и ощущать на задней стороне шеи дразнящие прикосновения его теплых губ. Против своей воли она почувствовала, как по ее телу пробежала теплая дрожь, а он в это время уже шептал ей:

— А какая у тебя сладкая остроконечная грудь с этими изумительными коралловыми сосками — как у морской нимфы, наверное… Но об этом судить не мне, а какому-нибудь великому живописцу — только он бы смог отдать тебе должное… — Его пальцы принялись легкими, дразнящими движениями проникать за корсаж ее платья и ласкать груди, на что Алекса вспыхнула и принялась тяжело дышать, поскольку ее распаляли эти прикосновения.

— Остановись! Я не хочу, чтобы ты меня трогал, слышишь? Я…

Она даже удивилась, когда Николас безразлично пожал плечами и откинулся в противоположный угол кареты.

— Нет? Очень хорошо, любовь моя. В таком случае я предоставляю все это тебе, чтобы не чувствовать себя эгоистом. Я уверен, что ты и сама прекрасно умеешь получать удовольствие от мужчины и далеко не все раскрыла мне в прошлый раз.

Стиснув зубы, Алекса ухитрилась не произнести ни одного из тех горячих слов, которые буквально вертелись у нее на кончике языка. Пусть он убирается в ад! Почему он находит какое-то злобное удовольствие в том, чтобы издеваться над ней и испытывать ее терпение? У нее разболелась голова от всех этих мыслей, и она дорого бы дала сейчас, чтобы оказаться, наконец, у себя дома, в своей постели — и одна! Ей необходимо было обо всем подумать, и чтоб никто не отвлекал ее внимания; принять множество важных и неотложных решений, если только удастся при этом сохранить спокойствие духа.

Когда экипаж наконец последний раз дернулся и остановился, Алекса издала искренний вздох облегчения. Она дома, и в эту ночь даже он не посмеет проделать то, что уже сделал прежде, воспользовавшись ее состоянием. На этот раз, если он опять прибегнет к силе, она будет громко взывать о помощи.

Но когда она подобрала юбки, чтобы выйти из экипажа, лорд Эмбри мгновенно оказался перед ней и, обхватив за талию, приподнял в воздух и поставил на землю. И в этот самый миг она поняла, что это не площадь Белгрейв!

Продолжая держать ее перед собой, удивленную, чувствующую себя пленницей, он заявил ей все тем же опасно вкрадчивым тоном, который она уже столько раз слышала сегодня и прежде: