Читаем Октавиан Август. Революционер, ставший императором полностью

Портреты Ливии с ее неувядающей красотой походят на изображения ее супруга, а волосы, одеяние и поза дышат величественной элегантностью. У нее изысканная внешность; действительно, ее образ многие перенимают, ее поведение всегда в границах, соответствующих римской аристократке. Ее челядь, состоявшая из рабов, вольноотпущенников и вольноотпущенниц, была чрезвычайно многочисленна, включая много специалистов-косметологов, а равно и, без сомнения, забавных deliciae

(любимцев) и карликов, обученных развлекать и зачастую называемых героическими именами. Ливия наслаждалась ими и подбирала в свою челядь самых малорослых женщин в Риме. Вкус этот, вероятно, разделяло большинство других аристократических дам в кругу ее друзей, но Август полагал, что карлики и всякий, имеющий серьезный изъян, связаны с дурными предзнаменованиями, и он не питал к ним любви. 30 января 9 или 8 г. до н. э. Ливия праздновала свой пятидесятый день рождения. Здоровье ее, кажется, всегда было хорошим, причем даже печаль от утраты сына, несомненно, не умалила ее уверенность в себе и острый ум.[586]

Когда в 9 г. до н. э. Тиберий справлял овацию, то данный знаменитым женщинам обед, на котором председательствовали Ливия и Юлия, представлял собой зеркальное отражение пиршества, который Тиберий устроил сенаторам. Это было еще одним нововведением Августа, предоставлявшим женщинам более активное участие в праздновании победы, устроенном его семейством. Ливия не обладала формальной властью, но она и другие женщины императорского дома часто играли общественную роль таким образом, который совершенно отличался от того, как это делали в прошлом жены магистратов. Один источник даже говорил о Ливии как о принцепсе римских женщин, расширяя это чисто мужское понятие так, что можно считать подобное главенство над женами и дочерьми римлян присвоенным женщине.[587]

Вначале брак между дочерью Августа и сыном Ливии по всем приметам выглядел удачным. Юлия последовала за своим мужем, когда он отправился из Рима на Балканы, и от самой Аквилеи на границе между Северной Италией и Иллириком служила ему опорой. Кроме того, она была беременна, но обстоятельства в то время складывались неудачно, и их сын умер вскоре после рождения. Вероятно, это досадное событие омрачило их отношения, и по прошествии времени пара разошлась. Ходили слухи, что Юлия вынашивала коварные замыслы против Тиберия еще в то время, когда была замужем за Агриппой; он поверил в это и вознегодовал на нее. По мере того как он все хуже уживался с Юлией, сохранялась или даже возрастала его давнишняя любовь к Випсании. Когда Тиберию случилось неожиданно встретить в Риме свою первую жену, он последовал за ней с глазами, полными слез, и с выражением безнадежной тоски на лице. Семейством его были приняты меры к тому, чтобы они никогда вновь не встречались.[588]

Все больше и больше весьма различные по характеру Юлия и Тиберий приходили скорее в противоречие друг с другом, нежели дополняли друг друга. Будучи человеком сложным, который, несомненно, был способен хранить в памяти трепет и порыв своих отроческих лет, Тиберий придерживался строгого, или, вернее, старомодного взгляда на благовоспитанность, сочетавшуюся с ограничениями, которые налагало положение в обществе. Что касается всей родословной его семейства, то происхождение отца Тиберия ничем не примечательно, и своим настоящим видным положением он был обязан единственно только браку своей матери с Августом. Напротив, Юлия родилась дочерью Цезаря и триумвира, и, прежде чем достигла брачного возраста, ее отец стал единственным хозяином римского мира. По мере того как росла пропасть между супругами, она все более открыто стала выказывать презрение к происхождению своего мужа. Даже в этом случае он, как Меценат и Агриппа, был человеком, которого принцепс наделил почетом и властью, и точно то же самое было сделано в отношении сыновей Юлии.[589]

Перейти на страницу:

Все книги серии Страницы истории

Европа перед катастрофой, 1890–1914
Европа перед катастрофой, 1890–1914

Последние десятилетия перед Великой войной, которая станет Первой мировой… Европа на пороге одной из глобальных катастроф ХХ века, повлекшей страшные жертвы, в очередной раз перекроившей границы государств и судьбы целых народов.Медленный упадок Великобритании, пытающейся удержать остатки недавнего викторианского величия, – и борьба Германской империи за место под солнцем. Позорное «дело Дрейфуса», всколыхнувшее все цивилизованные страны, – и небывалый подъем международного анархистского движения.Аристократия еще сильна и могущественна, народ все еще беден и обездолен, но уже раздаются первые подземные толчки – предвестники чудовищного землетрясения, которое погубит вековые империи и навсегда изменит сам ход мировой истории.Таков мир, который открывает читателю знаменитая писательница Барбара Такман, дважды лауреат Пулитцеровской премии и автор «Августовских пушек»!

Барбара Такман

Военная документалистика и аналитика
Двенадцать цезарей
Двенадцать цезарей

Дерзкий и необычный историко-литературный проект от современного ученого, решившего создать собственную версию бессмертной «Жизни двенадцати цезарей» Светония Транквилла — с учетом всего того всеобъемлющего объема материалов и знаний, которыми владеют историки XXI века!Безумец Калигула и мудрые Веспасиан и Тит. Слабохарактерный Клавдий и распутные, жестокие сибариты Тиберий и Нерон. Циничный реалист Домициан — и идеалист Отон. И конечно, те двое, о ком бесконечно спорили при жизни и продолжают столь же ожесточенно спорить даже сейчас, — Цезарь и Август, без которых просто не было бы великой Римской империи.Они буквально оживают перед нами в книге Мэтью Деннисона, а вместе с ними и их мир — роскошный, жестокий, непобедимый, развратный, гениальный, всемогущий Pax Romana…

Мэтью Деннисон

История / Образование и наука

Похожие книги

Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
100 знаменитых анархистов и революционеров
100 знаменитых анархистов и революционеров

«Благими намерениями вымощена дорога в ад» – эта фраза всплывает, когда задумываешься о судьбах пламенных революционеров. Их жизненный путь поучителен, ведь революции очень часто «пожирают своих детей», а постреволюционная действительность далеко не всегда соответствует предреволюционным мечтаниям. В этой книге представлены биографии 100 знаменитых революционеров и анархистов начиная с XVII столетия и заканчивая ныне здравствующими. Это гении и злодеи, авантюристы и романтики революции, великие идеологи, сформировавшие духовный облик нашего мира, пацифисты, исключавшие насилие над человеком даже во имя мнимой свободы, диктаторы, террористы… Они все хотели создать новый мир и нового человека. Но… «революцию готовят идеалисты, делают фанатики, а плодами ее пользуются негодяи», – сказал Бисмарк. История не раз подтверждала верность этого афоризма.

Виктор Анатольевич Савченко

Биографии и Мемуары / Документальное