От большей части истории Ливия мы имеем лишь краткие извлечения, включая все те книги, в которых речь идет о последних полутора столетиях, так что рассуждения о том, как он относился к отдельным личностям, в значительной степени являются догадками. Сохранившиеся же книги указывают на большую разницу между его версией событий и надгробными надписями выдающимся мужам на Форуме Августа. Иногда они содержали второстепенные подробности – например, точное число дней, которое понадобилось Эмилию Павлу для того, чтобы выиграть войну с царем Персеем в 168 г. до н. э. Иные кажутся представляющими совершенно разные традиции, и в надписях с Форума содержатся утверждения, которые заметно не соответствуют всем другим нашим источникам относительно некоторых личностей. Одно извлечение дает понять, что Ливий резко критикует последние годы деятельности Мария и его кровавое возвращение в Рим в конце 88 г. до н. э.[637]
– совершенная противоположность содержанию надписи на его статуе на новом Форуме.[638]Сообщение Ливия о том, как Корнелий Косс добыл снятые с неприятеля доспехи, включало в себя интерпретацию Августа, но кроме этого, и противоречащие ей данные традиции, равно как и в случае, когда он обсуждал различные мнения о том, был ли Юл сыном Энея от его троянской жены, или же от его более позднего брака в Италии.[639]
Вероятно, он также был великодушен в своей трактовке Помпея Великого, так как Тацит сообщает, что Август мягко попенял Ливию на то, что он – неисправимый помпеянец. Поскольку Помпея включили в число выдающихся мужей, вряд ли его трактовка оказывала отрицательное воздействие, а поразительным скорее было то, что Ливий, говорят, усомнился в том, благом или нет было то, что Юлий Цезарь родился, имея в виду его последующую карьеру. Это место утрачено, что затрудняет возможность судить о его тоне и заключении, но сохранившиеся краткие извлечения не наводят на мысль о его глубоко враждебном взгляде на диктатора.[640]Ученые, полагающие, будто Цезарь Август принижал авторитет своего отца, рассматривают это как доказательство, основываясь на том, что Ливий не осмелился бы написать такое, если бы не был уверен в том, что это не вызовет гнев принцепса. Однако кроме сдержанного давления, оказывавшегося на молодого Клавдия, чтобы он переменил тему, и нескольких случаев в последние годы жизни Августа, не имеется свидетельств какого-либо давления принцепса на литературу. Один раз он писал Тиберию, настоятельно советуя ему «не принимать слишком близко к сердцу, если кто-либо зло говорит обо мне; мы должны быть довольны, если можем удержать кого-нибудь от причинения нам зла». Официальный курс постоянно продвигался в обширной литературе, в речах Августа и членов его семейства, указах, автобиографии Августа и на памятниках повсюду в Риме и в провинциях. Он поддерживался благодаря постоянным повторениям, благополучие и процветание империи также способствовали его успеху; основная мысль Ливия, состоявшая в том, что это благополучие проистекало от приверженности присущим римлянам добродетелям, играла на руку принцепсу (Suetonius,
Август не занимался активным подавлением альтернативных взглядов и не скрывал прошлого. Немногие предпочли выразить такие взгляды, и эти немногие затерялись в потоке мнений, поддерживающих и прославляющих его. Тот факт, что Юлий Цезарь перешел Рубикон и начал гражданскую войну, также неоспорим, как и причастность Августа к проскрипциям и многочисленным казням и опустошениям в период между 44 и 30 гг. до н. э. Воспоминания об этом еще были живы, и хотя со временем это постепенно изглаживалось из памяти, все записи и пропаганда тех лет сохранялись. Утаивать их, не говоря уже о том, чтобы их заново переписать, было делом неосуществимым, и сомнительно, чтобы Август даже задумывался над этим. Его собственная версия была ясна: множить порицания, сваливать вину в гораздо большей степени на других. Стоит отметить, что готовность Ливия поставить вопрос о том, мог ли Юлий Цезарь ошибаться, не означает, что он считал его полностью виноватым и не смотрел на других как на виновных. Ливий сожалел о смерти Цицерона, отмечая, что оратор делал все возможное, чтобы погубить триумвиров, и поэтому он скорее оказался просто менее удачлив, нежели был совсем другим, чем они (Seneca,