Октавиан Август. Революционер, ставший императором

Так как он был пасынком принцепса и до недавнего времени его зятем, то всем, имевшим к этому отношение, трудно было понять, как обращаться с Тиберием. Имеются свидетельства того, что многие сановники сочли нужным посетить его, равно как и римские должностные лица, которые ехали этой дорогой, отправляясь в свои провинции. Когда Гай и его окружение проходили поблизости, Тиберий оставил Родос, чтобы засвидетельствовать свое почтение сыну Цезаря и командующему армией на Востоке. Враждебно относящиеся к нему источники позже утверждали, что он падал ниц перед юношей, но это, вероятно, грубое преувеличение. Тем не менее положение его было сомнительным. Общинам по всему Востоку предстояло решить, как относиться к нему и как относиться к тем, чье местное высокое положение обязывало их к многочисленным контактам с ним. В попытке продемонстрировать, что он не замышлял создать определенную базу для своих сторонников и не готовился к тому, чтобы, буде принцепс умрет, домогаться власти, Тиберий перестал носить одеяние римского полководца и более не занимался такими военными упражнениями, как верховая езда и искусство обращения с оружием. Говорили, что он одевался как грек, что являлось, если это правда, подражанием Антониеву празднику в Афинах после его недавней женитьбы на Октавии. Один город в Галлии заключил, что Тиберий был в опале, и разрушил его статуи.^[643]

Гай не задерживался на Родосе, но, без сомнения, был принят там радушно, как и повсюду в восточных провинциях – все-таки это был сын Августа, имевший полномочия отвечать на ходатайства. Греческие поэты повторяли нечто похожее на то, что писал Овидий: «Будь на пути к Евфрату, сын Зевса. От тебя на востоке быстро убегают парфяне. Следуй путем своим, мой принц; ты найдешь их луки с ненатянутой тетивой от страха, Цезарь. Правь согласно с отцовскими заповедями. Сам первым будь порукой восходящему солнцу, что Рим со всех сторон с океаном граничит».^[644]

Афины были одним из многих городов, которые должны были почтить молодого принца, и в какой-то момент в продолжение этих лет афиняне полностью перенесли храм Ареса (греческого бога войны, отождествляемого с Марсом) и вновь, камень за камнем, построили его на агоре, или рыночной площади. Тем не менее несмотря на внимание, уделявшееся Гаю Цезарю, его отец позаботился послать более взрослых и более опытных руководителей, чтобы давать юноше советы и, вероятно, принимать ключевые решения. Круг лиц, сопровождавших его, был широк и включал Луция Домиция Агенобарба, недавно удачно действовавшего в Германии, а равно и Марка Лоллия, который менее преуспел и опять лишился в 16 г. до н. э. орла Пятого легиона «Жаворонки». Весьма возможно, что с самого начала Гая сопровождал еще один консуляр, Публий Сульпиций Квириний, ибо он, конечно, в последние годы состоял в его свите.^[645]

Август оставался в Риме, не желая отправляться в длительные путешествия по провинциям. Ему было за шестьдесят, и он, вероятно, чувствовал свою старость, особенно с тех пор как в живых оставались лишь немногие из его сверстников. В свой день рождения во 2 г. н. э. он писал старшему сыну: «В девятый день до октябрьских календ (23 сентября). Приветствую тебя, мой дорогой Гай, мой дражайший маленький ослик, по которому, так мне помогающему, я постоянно скучаю всякий раз, когда ты далеко от меня. Но особенно в такой день, как сегодня, мои глаза жаждут видеть моего Гая, и где бы ты ни был сегодня, я надеюсь, ты отпраздновал мой шестьдесят четвертый день рождения в здравии и благополучии… И я молю богов, чтобы я, сколько бы времени мне ни оставалось, мог провести его с тобой в безопасности и благоденствии, с нашим отечеством в цветущем состоянии, в то время, как ты поступаешь как подобает мужчине и готовишься сменить меня на сторожевом посту» (Gellius, NA

 XV. 7. 3).

Шестьдесят три года считались опасным возрастом в астрологических периодах, отсюда шуточное утешение, чтобы оставаться вне этого. Разговор про «сторожевой пост», или «караул» (по-латыни – stationem meam), дает возможность постичь взгляд Августа на самого себя как на стража, охраняющего государство, равно как и упование на то, что его сыновья вовремя заступят на дежурство. Несмотря на его возраст, бремя трудов не ослабевало, особенно вследствие того, что Гай и Луций были еще молоды и только начинали делить с ним эту ношу.