Читаем Октавиан Август. Революционер, ставший императором полностью

В январе 10 г. н. э. Тиберий от собственного имени и от имени своего брата Друза освятил восстановленный на Форуме храм Согласия, оплатив работу из германской добычи – скорее, вероятно, от более ранних успешных военных кампаний, нежели от недавних. Триумф, присужденный ему за Иллирик, отсрочили до 12 октября 12 г. н. э., и событие это ознаменовали распространением его проконсульского империя на всю империю, а не просто на западные провинции, где он уже прилагал усилия, чтобы победить в войне. Августа также провозгласили императором до разгрома восстания, но он, как обычно, предпочел не праздновать триумфа. К концу жизни он был провозглашен императором не менее двадцати одного раза – совершенно беспримерное количество, подобного которому никогда в будущем не было. Германику присудили знаки отличия триумфатора за подавление балканского восстания, и на 12 г. н. э. он в возрасте двадцати шести лет стал консулом. Он перескочил претуру, а родной сын Тиберия, Друз, в 11 г. н. э. был квестором, и тоже был намечен на преждевременное получение консульства.[712]

До того, как Рима достигли новости о несчастье в Германии, одной из главных забот Августа в 9 г. н. э. стали вспышки недовольства его законодательством, побуждавшим вступать в брак и растить детей. Хотя большинство соглашалось с тем, что цель эта превосходная, им не нравились наказания, налагавшиеся за безбрачие и бездетность, которые среди прочего ограничивали право наследования имущества от любого лица, не являющегося близким родственником. В прошлом богатые бездетные мужчины и женщины считали делом нетрудным приобрести друзей среди тех, кто надеялся после того, как они умрут, получить по завещательному отказу недвижимое имущество. Теперь не только это сделалось более трудным, но если не оставалось членов семьи для принятия наследства, то деньги и имущество могли перейти к государству. Поощряемое законом воспитание троих или более детей требовало значительных затрат, в особенности если требовались средства, чтобы дать им всем достаточно средств для всаднического или сенаторского ранга, не говоря уже об обеспечении их средствами на спокойную жизнь.[713]

Эти законы неизбежно затрагивали большинство богатых людей, и во время проведения каких-то игр группа всадников была особенно настойчива в своих требованиях отменить эти законы. Август ответил народным собранием, на котором выставил в качестве примера растущее семейство Германика, а затем будто бы разделил собравшихся всадников на тех, у кого есть дети, и на тех – гораздо большее число – у кого детей нет. На этом ли собрании, или на другом, в сенате, он представил речь, зачитанную, вероятно, кем-то другим. В продолжение некоторого времени назначаемый ему каждый год квестор выполнял это задание, и известно, что Германик тоже делал это для него в течение тех лет. Он повторял свои аргументы в пользу необходимости растить будущие поколения, пространно цитируя известную речь, произнесенную во II в. до н. э. и предостерегающую сенаторов против нежелания вступать в брак и растить достаточное число детей.[714]

Одна-единственная уступка, сделанная Августом, состояла в смягчении варианта закона, который представили в конце года консулы-суффекты – вызывает ироническую улыбку то, что оба они были холостыми и бездетными. Трудно понять, в чем заключались точные различия между законом Папия – Поппея и более ранним законом, так как юристы более позднего времени объединяли эти два закона, но ясно, что элита все еще считала его слишком суровым. В конечном счете, они не могли воспрепятствовать тенденции к пресечению старых аристократических фамилий, которая, в конце концов, была связана скорее с высоким уровнем детской смертности, нежели с чем-то таким, что государство могло контролировать. Закон этот приносил некоторый доход, а также подчеркивал, что Август считал послушание и нравственное поведение присущими римлянам – вероятно, нечто особенно уместное в тревожные месяцы после гибели Вара и его легионов.[715]

Перейти на страницу:

Все книги серии Страницы истории

Европа перед катастрофой, 1890–1914
Европа перед катастрофой, 1890–1914

Последние десятилетия перед Великой войной, которая станет Первой мировой… Европа на пороге одной из глобальных катастроф ХХ века, повлекшей страшные жертвы, в очередной раз перекроившей границы государств и судьбы целых народов.Медленный упадок Великобритании, пытающейся удержать остатки недавнего викторианского величия, – и борьба Германской империи за место под солнцем. Позорное «дело Дрейфуса», всколыхнувшее все цивилизованные страны, – и небывалый подъем международного анархистского движения.Аристократия еще сильна и могущественна, народ все еще беден и обездолен, но уже раздаются первые подземные толчки – предвестники чудовищного землетрясения, которое погубит вековые империи и навсегда изменит сам ход мировой истории.Таков мир, который открывает читателю знаменитая писательница Барбара Такман, дважды лауреат Пулитцеровской премии и автор «Августовских пушек»!

Барбара Такман

Военная документалистика и аналитика
Двенадцать цезарей
Двенадцать цезарей

Дерзкий и необычный историко-литературный проект от современного ученого, решившего создать собственную версию бессмертной «Жизни двенадцати цезарей» Светония Транквилла — с учетом всего того всеобъемлющего объема материалов и знаний, которыми владеют историки XXI века!Безумец Калигула и мудрые Веспасиан и Тит. Слабохарактерный Клавдий и распутные, жестокие сибариты Тиберий и Нерон. Циничный реалист Домициан — и идеалист Отон. И конечно, те двое, о ком бесконечно спорили при жизни и продолжают столь же ожесточенно спорить даже сейчас, — Цезарь и Август, без которых просто не было бы великой Римской империи.Они буквально оживают перед нами в книге Мэтью Деннисона, а вместе с ними и их мир — роскошный, жестокий, непобедимый, развратный, гениальный, всемогущий Pax Romana…

Мэтью Деннисон

История / Образование и наука

Похожие книги

Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
100 знаменитых анархистов и революционеров
100 знаменитых анархистов и революционеров

«Благими намерениями вымощена дорога в ад» – эта фраза всплывает, когда задумываешься о судьбах пламенных революционеров. Их жизненный путь поучителен, ведь революции очень часто «пожирают своих детей», а постреволюционная действительность далеко не всегда соответствует предреволюционным мечтаниям. В этой книге представлены биографии 100 знаменитых революционеров и анархистов начиная с XVII столетия и заканчивая ныне здравствующими. Это гении и злодеи, авантюристы и романтики революции, великие идеологи, сформировавшие духовный облик нашего мира, пацифисты, исключавшие насилие над человеком даже во имя мнимой свободы, диктаторы, террористы… Они все хотели создать новый мир и нового человека. Но… «революцию готовят идеалисты, делают фанатики, а плодами ее пользуются негодяи», – сказал Бисмарк. История не раз подтверждала верность этого афоризма.

Виктор Анатольевич Савченко

Биографии и Мемуары / Документальное