Октоберленд

Черная игла засветилась животным Чармом, взятым у Буля. Нокс величественно маршировал вокруг алтаря, воздев сияющую иглу. Подойдя к Деве, он осклабился, показав стоящему над ней злобному ангелу мелкие зубы. Потом он повернулся к Весам, и сверкающая игла с шипением втянула в себя эффлювиальный дым злобного ангела. Тело Весов шлепнулось, как выброшенная на берег рыба, и церемониальная мантия обвисла на горсточке пепла.

Нокс стал выше, мощнее от набранной жизненной силы. Он приблизился к Скорпиону, и снова мелькнула игла. Злобный ангел исчез, поглощенный разгорающейся аурой Нокса. Пустое тело Скорпиона рухнуло на доски и превратилось в собственную пепельную тень. Черная пыль посыпалась с лица и рук Нокса, оставляя графитовый след на его пути к Стрельцу. Силуэт ангела наклонился к Ноксу, жаждая поглощения, желая войти в его магическое сияние.

Ударила ядовитая игла, дым ангела воссиял вокруг Нокса, распростертое тело рассыпалось пеплом. Телесные тона возникли на лбу Нокса, щетина показалась на лысине. Вбирая в себя силу жизни очередного члена ковена, он становился все моложе и сильнее. Старая некротическая кожа слезала, и постепенно появлялось на свет тело юноши. Когда Нокс втянул в себя силу Льва и встал снова перед Девой, на ее злобного ангела гордо смотрело загорелое лицо, и длинные черные волосы рассыпались по широким плечам.

— Ты не умрешь, — провозгласил он, показав в улыбке великолепные зубы, — ибо с тобой, Мэри Феликс, я построю Мэйленд, ковен моей новой весны. — Миндалевидные глаза, карие и ясные, спокойно смотрели в злобное лицо астральной тени. — Спустись и подними ее, дабы и Мэйленд поднялся с нею.

Злобный ангел повиновался. Его призрачный силуэт влился в простертое тело Мэри, и она встрепенулась, приходя в себя. Как лунатик, она встала на ноги, и ангел отступил от нее, трепеща крыльями в воздухе, как папиросная бумага над горящей лампой.

Мэри заморгала, пытаясь понять, где она. Красивый мужчина, стоящий перед нею — это был омоложенный Нокс. Это она поняла не только по черной игле в его руке, но и по резкой команде, которой он подозвал ее ангела. Они вдвоем шагнули к алтарю, и ангел обернулся к ней ее собственным лицом, только жестоким и резким. Тень взяла в руки пламя свечей и взорвалась яркой солнечной пылью, став шаром пыльцы, окружившей пепельный круг.

Благоуханный бальзамический ветер развеял пепел, оставив лишь одиннадцать мантий с пятнами сажи.

— Октоберленда больше нет, — объявил Нокс мелодичным голосом и бросил иглу на окровавленное тело Буля. От ее прикосновения Буль вспыхнул синим пламенем, оболочкой вертящихся газовых языков и летящих искр. Тело не шевельнулось — огонь его не коснулся, выгорала лишь остаточная волшебная сила.

С хлопком наступила тьма, погасив весь свет в лишенном окон зале ковена. Синяя ночь вдруг встала в дверях, из которых выходил Нокс. И снова тьма поглотила все, когда он закрыл дверь.

Мэри вдохнула росистую прохладу и свежесть мшистого ручья, опьяненного вешней водой. Не было ни искорки света, слышалось только завывание дымохода на гребне крыши — и ни звука больше. Мэри шагнула вперед, нащупывая алтарь. Ее рука коснулась липкой плоти, и раздался резкий вскрик Буля.

Прикосновение Мэри разбило чары Нокса, и Буль забился с мучительным воем. Он очнулся, охваченный болью, вопил каждый кусочек содранной кожи. Так невыносим был его крик, что Мэри отшатнулась, упала наземь и замерла.

Снаружи молодой Нокс вытянул руки до отказа, будто обнимая этот крик — крик рождения его новой жизни. Боль не убьет Буля на месте. Этот человек явился со Светлых Миров, и на Темном Берегу ему не так-то легко умереть. На это уйдет время. Но после его долгих страданий и неизбежной смерти Нокс будет единственным обладателем его Чарма. С таким Чармом сила молодости сохранится у него на много столетий.

Безумные крики стали тише. Нокс опустил руки, потряс ими как боксер перед очередным раундом. Он стоял в свете луны и городских огней, ощущая мышцы на костях, трогая сам себя, сгибая и разгибая суставы, подпрыгивая от радости. И испустил волчий вой.

— У луны есть книга, — запел он из песни, которую пела ему в детстве мать в грязной деревне. — У луны есть книга, и на каждой странице записаны в ней имена псов.

Он рассмеялся в семитысячелетнюю даль, и ему ответило эхо из синей дымки гор Загроса.

— Внеси мое имя в эту книгу, мать! — крикнул он на диалекте своего детства. — Я — кочевник столетий. Я — пес вечности!

Он с радостным воплем запрыгал в лабиринте дымовых труб и воздуховодов. Потом встал на колени и снова завыл в небесную синь, отражающую буквы закона:

Слабые наследуют землю — сильные возьмут небеса.