Олег Борисов

Со времен «Трех мешков сорной пшеницы» и «Кроткой» Смелянский считал Борисова не просто крупнейшим актером, но «актером, которого Бог или дьявол наделил особыми свойствами». По мнению Анатолия Мироновича, не только во МХАТе, но в русском театре не было тогда актера, который мог бы «возвыситься до такого душевного вопля, каким умел оглоушивать Олег Борисов».

У Смелянского, да, наверное, не только у него — у многих из тех, кто видел «Три мешка сорной пшеницы», на всю жизнь застыли в глазах сцены из спектакля, особенно та, когда Кистерев — Борисов срывал с руки протез, обламывал с треском, доводившим зал до ужаса, его крепление и готов был убить им ненавистного чиновника.

Это уже потом, постфактум, Смелянский напишет, что Борисов уходил — из БДТ — от одного «деспота» к другому, «из театра образцово налаженного он попал в театр, который шел к своему маленькому Чернобылю», что действительно стало «похуже раздела МХАТа». Борисов готов был служить во имя идеи, а идея у Ефремова была грандиозная — собрать всех лучших представителей мхатовской школы и сделать второй МХАТ, новый. Но не надо было быть пророком, чтобы увидеть все проблемы театра, в который пришел Борисов.

Уговаривая Борисова перебраться из Ленинграда в Москву, мхатовский завлит надеялся, что появление такого актера резко изменит репертуар театра, и репертуар этот будет строиться в основном «на Борисова». Смелянскому казалось: вот придет Борисов и добавит ноту, какой в Художественном театре нет. Во МХАТе не хватало борисовской ноты, этой способности сфокусировать нервную энергию и оказать сверхвоздействие на зрителя. «Он, — говорит Смелянский, — был не просто замечательный артист, великий артист — эти слова ничего не говорят. Он был единственный, несравнимый». Надеялся, как оказалось, Смелянский напрасно. Анатолий Миронович не учел, не предусмотрел главного: мхатовский оркестр не нуждался в звуках той музыки, что звучала в душе Борисова. То есть нуждался, конечно. И Смелянский видел, что нуждался, но Ефремов этого не понимал. Или, в силу неискоренимой актерской ревности, не собирался понимать.

Пытаясь, на мой взгляд, смягчить все неприглядные поступки Олега Николаевича по отношению к Олегу Ивановичу, «списать с Ефремова», как говорит Анатолий Миронович, «хотя бы один грех» и в какой-то степени оправдать тем самым человека, которого Борисов назвал — не в эмоциональном порыве, а вполне осмысленно, это было им выстрадано — «главным разочарованием» своей жизни, Смелянский говорит о том, что Ефремов не посылал его уговаривать Олега Ивановича перейти в Художественный театр. «Я, — пишет Смелянский в своей книге „Уходящая натура. Голос из нулевых“, — сделал это по собственному почину, по любви к этому актеру, по вечной своей кочкаревщине. Полагая, что осчастливлю обоих Олегов. Не осчастливил никого». В авторской телевизионной программе Смелянского «Мхатчики. Театр времен Олега Ефремова», в фильме, посвященном Борисову, Анатолий Миронович говорит, что именно он предложил Олегу Ивановичу перейти в Художественный театр, но не по поручению Ефремова: «Ефремова в зачине этой драмы не было».

Не очень, признаться, верится, что Смелянский не заручился согласием Ефремова — пусть даже одним его словом («действуй») или просто кивком головы в ответ на вопрос своего завлита о приглашении Борисова. И с чего бы иначе Олег Иванович зафиксировал в дневнике, поведав о пражской прогулке, слова Смелянского: «Я уполномочен пригласить вас во МХАТ. Работать… От лица Ефремова».

Представить ведь можно следующее развитие событий: Смелянский по собственной инициативе приглашает Борисова, Борисов с радостью соглашается, Смелянский рассказывает об этом Ефремову, а Ефремов вдруг отвечает: «А зачем?»

Либо Смелянский и Ефремов не раз — специально или в контексте какого-то разговора — обсуждали работы артиста Борисова и говорили о том, что неплохо было бы пригласить мхатовца в родную обитель, либо Смелянский поставил Ефремова в известность о возможности своей предстоящей встречи с Борисовым в Чехословакии, либо, наконец, он получил прямое задание от Олега Николаевича предметно переговорить с Борисовым. Вряд ли всего лишь «собственный почин» предоставлял Анатолию Мироновичу карт-бланш на уговоры Борисова и обсуждение с ним во время прогулки по Праге «репертуарных затей» применительно к Олегу Ивановичу.

Нелишним, думается, будет сравнение двух версий того, как в Праге встретились Смелянский и Борисов. Авторство обеих принадлежит Анатолию Мироновичу.

В книге «Уходящая натура. Голос из нулевых» он пишет: «Мы оказались вместе в Праге в 1983 году (в дневнике Борисова речь идет о ноябре 1982 года. — А. Г.). МХАТ показывал „Так победим!“. БДТ в те же дни гастролировал в столице Чехословакии, был какой-то общий прием, с которого мы с Борисовым улизнули и пошли гулять на Вацлавскую площадь. Там, на Вацлавской, обсуждалась впервые идея перехода во МХАТ».