Олег Табаков

Листая рецензии тех лет, приходишь к выводам: согласно провозглашенным основателями задачам, театр начинал вполне традиционно. Да, в постановках заметны условность и лаконичность оформления, герои всегда узнаваемы, речь исполнителей лишена выспренности, словом, объяснить, найти определение, кто такой актер «Современника», можно. А вот понятие стиля «Современника» сложилось не сразу. С появлением в афише «Голого короля» заговорили о «театральной стихии», ее самоценной значимости. Театр не просто веселил публику — ему самому играть было весело, актеры радовались самой возможности выходить на сцену в этой пьесе. Злободневности, которая ощущалась в авторской иронии, театр придал не просто интонации сегодняшнего дня — внятно читалась гражданская позиция. «Чутье достоверности настолько раскрепостило исполнителей, что они от души веселились, по-капустнически озорно раскрывали смысл пьесы. Жанр сказки сохранялся, он охранял от прямых ассоциаций с действительностью. Король — гол, он — Ничто, но от него зависит все. Играть Ничто трудно. Ведь он не пыжится, не изображает важную персону, он обыкновенный человек, просто поставлен в положение, когда каждое его слово — закон»[25]

.

В спектакле хорошо играли многие актеры: и Виктор Сергачев, и Игорь Кваша, — но лидером был, несомненно, Евгений Евстигнеев. Именно он в момент рождения спектакля, на последнем этапе выпуска обнаружил такую бешеную энергию азарта, задора, что повел

за собой всех остальных. Праздничность и загадочность таланта Евстигнеева близка дарованию Табакова. Он признавался, что с уходом Евгения Александровича ушла и часть его самого, столь существенное место он занимал в жизни актера. А тогда, в молодости, они могли в один вечер играть по несколько ролей в спектакле. Причина такой занятости объясняется не только немногочисленностью мужского состава труппы — других так не загружали. Евстигнеева и Табакова роднили дар игры, поиск характерности, забавы импровизации. В силу природного артистизма, им было скучно все время вещать от одного и того же лица.

Стоит вглядеться в фотографии того времени. Как безудержно Табаков ищет отличительные черты своих героев, то, что особенно, единично, неповторимо. Как отбирает отблески характеров, на ходу интуитивно схватывает то, что равно истине. Как весело и бесстрашно использует грим, на одной — лицо в веснушках и вздернутый чуб, на другой — губки бантиком, бровки домиком, гладенькое пухлое лицо и неожиданно выросший подбородок, на третьей — окладистая борода и огромные залысины. Но никакой грим не может скрыть актерского удовольствия, он словно озорничает, не переставая удивлять: могу как угодно, могу так, а могу по-другому, а здесь таким меня еще никто не видел. Перевоплощения были столь мгновенны и кардинальны, что зритель не всегда понимал, что перед ним один и тот же актер. Роли этих лет — игра стихии, игра по вдохновению.

Особая способность Табакова гримасничать была замечена еще в Школе-студии, но это было не ерничество. Насмешничать — означало открывать тайны человеческого своеобразия. Своим остроумием он словно раскачивал стержень характера, извлекая из него все сомнительное и смешное. Его комедийность была не приемом, а природой, свойством таланта. И сколько было беспредельного юмора и ума в любой, даже эпизодической роли! «Ничто не мучит нас сильнее, чем ощущение собственной потенции», — признавался Олег Павлович. В комедии «Никто» по пьесе Эдуардо Де Филиппо Табаков играл туриста-американца, продавца лимонада, фельдшера в морге, в «Голом короле» предстал в ролях повара и дирижера. Унылый повар грустил, потому что люди вечно едят, а пьяный фрондер-капельмейстер своими «захлебывающимися жестами» постоянно вздрючивал оркестр, добиваясь одобрения. Правда, он не был уверен, что последнее есть гарантия безопасности, поэтому всегда носил с собой узелок на случай внезапного ареста. Случай не заставил себя ждать, и жандармы утаскивали его после невпопад сыгранного гимна.

Табакова в это время одни называли актером типажным, другие актером-исповедником, он же, не переставая, доказывал, что он актер характерный. Он будет доводить характерность до резкостей сатиры, до фарса, до «правдоподобия невероятного». При этом никогда не натягивал на себя характерность, обладал счастливым умением внутренне переключать себя на особый, только этому персонажу присущий ритм жизни. Законы смены ритмов, тональности нюансов он знал досконально, и роль иногда становилась концертом. Первой такой ролью в галерее социальных гротесков был Маляр из «Третьего желания» Братислава Блажека. Это был режиссерский дебют Евгения Евстигнеева. Почему он решил, что двадцатичетырехлетний Табаков, игравший до этого исключительно лирических героев, должен справиться с ролью Маляра, которому было за пятьдесят, — кто ж его знает! Но решение было неожиданным как для исполнителя, так и для всей труппы. Может быть, одной из причин выбора было то, что они в свое время принимали самое активное участие в многочисленных капустниках и не раз на пару смешили товарищей.