Олег Табаков

Главная черта дарования Табакова — какая-то особая сила притяжения. Выходит человек на сцену — и личным присутствием, без музыки, света, заполняет все пространство сцены своим настроением, состоянием, словом, улыбнется — и все улыбаются. Это особый тип актера, его умения нельзя свести к профессии. Он сам как личность — больше, глубже, серьезнее. На сцене такой актер остается самим собой, но, говоря от имени персонажа, одновременно несет авторское послание, потому что чувствует художественную целостность спектакля. Так работать под силу только художнику, личности

, способной повести диалог с залом, увлечь, потрясти. Не откликнуться в эти минуты невозможно. Любой талант — преимущество иррационального над рациональным. Поэтому таланту подражать нельзя, ему нельзя завидовать, им можно только восхищаться. В самом деле, как можно завидовать Пушкину, Станиславскому, Шекспиру, Улановой? Это все равно что завидовать солнцу, небу, океану.

Табаковские характерные интонации, способность заразительно смеяться, заходясь от смеха или хитро прищуриваясь, невоспроизводимы. Даже в оценках, шутках, комментариях, которые не всегда были безобидны, его жизнелюбие, здоровый русский юмор оставались всепобеждающими. Он рано ощутил свою харизму как особую одаренность, способную производить на окружающих сильное впечатление. Харизма — эмоциональная чувствительность

, непоколебимая вера в себя, возможность ощутить настрой других людей и выстроить согласно этому взаимодействие. Находясь на одной волне с окружающими, он воздействовал не только эмоционально, но и умным словом. Самоконтроль тоже присутствовал и позволял сохранять изящество и самообладание в общении с любой аудиторией. Харизма Табакова была мирового уровня, этим можно объяснить его неуемность в работе.

При этом харизма постоянно должна подтверждаться успехом своего воздействия. Отсутствие успеха изымает человека из обращения в лучшем варианте, а в худшем — окружение злобствует. Вспомним, как в последние годы жизни Георгия Товстоногова злорадствовала критика. Успеха не было, лев устал, отбить наотмашь многие неумные выпады сил уже не было. И как все успокоились разом, когда режиссер покинул этот мир, оставив «ценителей» разбираться с его победами и неудачами. После Адуева в биографии актера долго не было роли, в которой его актерская личность открывалась бы в своей сокровенной сути, его реже стали видеть и в драматических ролях. И Табаков с каким-то неистовым упорством наращивал характерность. Эта потребность имеет как плюсы, так и минусы. Но желание было выстрадано, стало убеждением. К слову, характерным актером считал себя Станиславский. В понятие характерный актер Табаков вкладывал самое высшее, что есть в актерском искусстве. Он осознавал, что его природа расцветает в характерности, именно в характерных ролях он чувствовал себя убедительным. Это трезвое понимание своих возможностей актеру абсолютно необходимо. Сколько боли мы слышим у тех, кто не захотел познать себя, не смирился со своей природой! Комик всю жизнь мечтает о трагедии, характерный артист считает, что героический репертуар его предназначение, а вокруг этого никто не замечает.

Табакова подобные переживания обошли стороной. Он никогда не мечтал ни о Гамлете, ни об Отелло, а всегда хотел сыграть Полония. В этом его потрясающее актерское чутье. Он с гордостью приводил слова Дмитрия Николаевича Журавлева, что в характерных ролях Табаков «будто садится в огромную скоростную машину и несется на таких скоростях, что уже сам не контролирует движение». Может быть, в силу молодости в те годы для Табакова важна была не просто главная роль — самым интересным оставалась «езда в незнаемое». Он по-настоящему «кайфовал» от эксперимента, от риска. Актерский потенциал действительно интересен, когда он не просто тиражирует жизнеподобие, а смело вступает в неведомое пространство. В этом случае потенциал измеряется не совпадением персонажа с сегодняшним днем, а зрелым мастерством актера, категориями художественности, а не публицистики. На наших глазах Табаков превратился в крупного актера. Он по-прежнему прекрасно владел партитурой тщательного психологического действия, но было и нечто новое.