Олег Табаков

В те годы еще одно имя вошло в историю «Современника». Режиссер с мировым именем Георгий Товстоногов откликнулся на предложение театра о совместной работе по «Современной идиллии» М. Салтыкова-Щедрина. Пьесу написал Сергей Михалков, который своим именем словно прикрыл замысел поставить беспощадную сатиру, заявив в одном из первых интервью, что «царизм никогда не получал такой пощечины», как в произведении Салтыкова-Щедрина, хотя вряд ли театр ставил перед собой задачу дать пощечину царизму. Спектакль назывался «Балалайкин и К°», и Олег Табаков с огромным успехом исполнял заглавную роль Балалайкина. В работе с приглашенным мастером сложился удивительный союз режиссера и актеров, когда разные направления таланта существовали в нерасторжимой связи, и родилось удивительное художественное творение — спектакль.

Театр — азартное компанейское дело. И всякий раз, когда возникает компания, высекается искра, чудо происходит. А если актерская компания попадает в талантливое поле режиссера, то тут уж без чуда вообще невозможно. В жанре спектакля, построенном в принципах гротеска, где много было щедринской злости и смеха, Табаков играл феерически. Но это был «мудрый смех, с содроганием». Его Балалайкин предстал перед публикой до конца растленным типом. Отсюда завораживающе зловещая жизнь рук, глаз, головы — всего по отдельности, — он был словно «поврежденный механизм». Как известно, искусства без виртуозности нет, и в своей буффонаде Табаков, казалось, доходил до грани, за которой театр заканчивался и возникало нечто другое, близкое к цирку. Но в последний момент выручало его неиссякаемое обаяние, опять появлялась чарующе-хитрая улыбка, которая возвращала в сценическое действие. «Порой его буффонада была изысканная, порой — грубая, с отрыжкой, сыплющимися крошками и таким каскадом приемов, что описать невозможно. Табакову доступна клоунада на пуантах — это и есть тот стиль, который представляет нам Балалайкина, — улыбка в принятой системе ценностей. Балалайкин, подсчитывающий рыночную стоимость парамоновской „штучки“, Балалайкин, разоблаченный, что он женат, и на мгновение вспомнивший о восьми своих дочерях, Балалайкин, ведомый за шиворот к свадебному столу, — одним словом, Балалайкин, существующий некоторым контрапунктом, — вот образ из этого спектакля»[56]

.

Сам Георгий Товстоногов, вспоминая свою работу в «Современнике», писал о Табакове: «Мы не приспосабливались друг к другу, а находились в постоянном, требующем полной самоотдачи творческом взаимодействии. Контакт был обусловлен не годами совместных поисков, а общностью творческого метода и гражданской позиции. Образ рождался внутри актерской индивидуальности, а это, как известно, кратчайший путь к рождению живого на сцене

»[57]

.

Профессионализм — способность делать всё. У пианиста эта способность связана с техникой пальцев, у актера — с психофизической техникой. Мастером можно считать актера, способного выполнить любую формальную задачу. Это ощущение безграничности актерских возможностей. Балалайкин Табакова — существо, опьяненное собственной тарабарщиной, хитроумный приспособленец, безудержный весельчак, душа общества и незаурядный демагог. Порой возникало ощущение хлестаковской темы, нетрудно было представить, сколь феерической была работа актера в «Ревизоре». Всегда интересно разгадать, как сюжет вдруг выходит за рамки спектакля, смысл конкретного персонажа на глазах прирастает, появляется второй, третий план… Табаков во втором акте с наслаждением, взахлеб играл безобразие, у которого не существовало границ. Да, это была знакомая стихия игры, но в размашистых насыщенных жестах, в гримасах и смелых передержках открывались психологическая наблюдательность, точность и четкое осмысление внутренней сущности персонажа, обобщенный жест, внятная речь. В жестком, прихотливом ритме спектакля процесс разрушения человеческой личности, когда она служит только самой себе, своим личным интересам, процесс оподления читался жестко однозначно. Казалось, помимо «хлестаковщины» и «ноздревщины» артист играл всю беспощадность сатирических «преувеличений» русских классиков.