Олег Табаков

Выехали рано утром, снимали вначале наплывы к самому первому дню съемочному с бароном и с теткой. Затем после перерыва вернулись к окончанию сцены с Ольгой, сцены о бездне. Вроде бы все благополучно и Никита готов, но внутри все равно состояние муторное и странное, видимо, потому, что до сих пор материал еще не увидел, да и сомнений достаточно много в том, каковы же выразительные средства, что же… в результате, чем торгуем? Что есть из этого человека главное и что есть случайное? От отсутствия вот этого отбора, наверное, возникает тревога. Хотя, повторяю, Никита доволен, и вроде бы и по внутреннему ощущению есть какие-то правильные вещи. Но, повторяю, есть во всем этом еще изрядная доля приблизительности. Возможно, это потому, что нет контроля. По сути дела, это еще процесс не контролируемый. Успели доснять и мой уход из этой сцены, и мой вход в сцену отъезда барона. По пластике это довольно интересно, по пейзажу — просто красиво, ну а дальше что из этого получится — время покажет.

24 июля.

Я уезжал на 4 дня в Москву, заканчивался сезон. Играл подряд „Анекдоты“ и „Двенадцатую ночь“. Разговаривал довольно долго — часа два — с Валерой Фокиным. Подвели некоторые итоги нашему учебному году, оговорили планы ближайшие до нового года, ну, и более дальние репертуарные планы. Короче говоря, подбили бабки. Оговорили проблемы. Ну, а далее будем более трезво, более практично смотреть на грядущий наш создающийся репертуар. Вечером шли „Провинциальные анекдоты“, закрытие сезона.

С утра мы выехали с Гариком и Василием из Москвы и где-то в начале десятого были уже в Пущино. С утра была назначена съемка внутри дачи Обломова — сцена после беседки, после ночного свидания с Ольгой, ночного объяснения с Ольгой. Репетировали немного, по-моему, очень правильно, сняли первый дубль, по техническим соображениям требовалось снять второй дубль, и съемка была завершена, поскольку пошел дождь.

Говорил я с Никитой о материале. Он доволен отснятым материалом. Паша Лебешев и Саша Адабашьян тоже. У меня немного отлегло от души, потому что, наверное, какая-то лирическая нота в подходе к Илье Ильичу, видимо, убеждает. Но менее важным сейчас становится не пропустить, не упустить, точнее, разнообразие душевных поворотов, не упустить возможность подлинного желания такой исступленной сердечной деятельности этого человека, душа которого была совсем не подготовлена к любви и совсем не защищена, в привычном понимании этого слова.

Репетировали вечером, поскольку завершили съемки довольно рано — где-то около 4-х часов, репетировали с Андреем Александровичем Поповым и с Гариком Леонтьевым сцену. В общем, репетиции уже идут не в тягость, а в радость, хотя после рабочего дня дают плоды, наверное, результаты договоренности, главной договоренности по основным вопросам, поэтому есть уже возможность какого-то свободного маневра внутри этих параметров. Даст Бог, может быть, удастся приблизиться к моменту подлинной импровизации к этому прекрасному материалу. Вообще-то все то, что касается линий русско-бытовых, линии самого Ильи Ильича, Захара, да и Алексеева, — это, конечно, поразительно богатый, роскошно богатый талант у Гончарова, знания всех этих граней характера российского.

25 июля.

Опять идет дождь. Погода настолько скверная, что съемку отменили. И к тому же я расклеился. Пролежал два дня больной.

28 июля.

Сняли сцену с Захаром, довольно урожайный день получился, но не в этом дело. Сегодня, как мне думается, да и по ощущениям Никиты, есть попадание, может быть, пожалуй, первый раз не только в стиль, сколько в характер этого человека. То есть сыграны такие куски, которые, что называется, не сыграешь. Надо прожить то, что принадлежит только этому человеку. Такое, после чего в душе чуток песни остается…

29–30 июля.

Снято довольно много, снята целиком вся сцена приезда Штольца и снята первая сцена второй серии — сцена с Тарантьевым. Уже образовался определенный накат, все меньше и меньше приблизительности и такого просто профессионализма. Уже есть определенная инерция овладения этим материалом. И мне думается, что это ощущает и Никита, и Паша, и работаем мы довольно споро, потому что довольно быстро перебрасываются точки. И даже когда меняются сцены, меняются куски в сценах, операторская группа, по-моему, поспевает делать много. Единственное, что по-прежнему беспокоит меня, даже при точном попадании в стиль, в специфику данной сцены, когда в ней наступает перерыв на полтора-два часа перед следующим куском, что-то теряется. Так или иначе, приходится возвращаться, „вскакивать“ в это самочувствие. Это просто довольно утомительно, а потом результат собственной работы даже начинает раздражать: вроде бы все было, а откуда эта приблизительность рождается? То есть, так или иначе приходится повторять самого себя, возвращаться вспять, возвращаться в начало сцены, пройдя всю сцену целиком, „вспрыгиваешь“ в верное психофизическое самочувствие. Но, повторяю, уже есть накат, уже есть достаточная инерция. Работа пошла, как мне думается, в радость.