Олег Табаков

Как удачно острил по этому поводу в Художественном театре М. Н. Кедров, это как велосипед: он или едет или падает — стоять он не может. Да, могут выпускаться успешные спектакли, но повторение пройденного — не может развивать дела, не придает уважения и к делу, и к самому себе. Когда я думаю о конечном смысле наших собраний, — наверное, это очищение, которое мы себе устраиваем, только оно может нас очистить. Но очистит месяца на полтора-два, а потом повторится все то же самое. Значит, вывод напрашивается сам собой: должны прийти новые люди. Так вот новые люди… Об этом думал Станиславский, но в отличие от других своих коллег по профессии он не только думал, но и постоянно — постоянно, повторяю! — даже в самые лучшие годы жизни Художественного театра, так или иначе, участвовал в создании новых театральных дел. Видимо, это было, повторяю, инстинктом сохранения, потому что новое надо проверять с людьми, для которых процесс познания только начинается. Но дело студии, как и дело рождения ребенка, — проблема серьезная и требующая большой ответственности и честности со стороны людей, которые затевают это дело. Это дело менее всего просто организационное или просто процессуальное. Это, прежде всего, человеческое объединение. Если суждено нашему начинанию претвориться в жизнь, то через пять-шесть лет, если этот театр будет жив, в него войдет целое поколение молодых людей со своим жизненным и эмоциональным опытом, со своими стоящими перед этим поколением, перед этой генерацией проблемами, со своими гражданскими и человеческими идеалами. Если они к тому же будут обладать и серьезными дарованиями, то, может быть, произойдет тот волшебный фокус, который произошел в Художественном театре в 20-е годы. Тогда после постановки спектакля «Дни Турбиных» даже самые агрессивные старики признали необходимость этого взаимопроникновения, признали за молодыми не только право на существование, но право на участие в решении дел.

То, о чем я говорю, — скорее мечта. Поэтому, для того чтобы быть честными и последовательными в осуществлении этой мечты, мне представляется необходимым поделить наши усилия на два этапа. Первый этап — набор. Это трудная и кропотливая работа, которая требует и терпения, и просто дисциплины. Второй этап — это двухгодичные подготовительные курсы для наших будущих студийцев, которые, в параллель с пребыванием в студии, в течение двух лет будут учиться в это время в девятом и десятом классе средней школы. Серьезный устав студии, который нам предстоит выработать и записать, будет отсекать каких-то людей, которые не захотят или не смогут подчиниться общим правилам. Трудности и сложности современной школьной программы тоже будут отсеивать людей, случайно попавших сюда. После первого года обучения нам предстоит провести серьезный экзамен и отсеять тех людей, которые нам покажутся недостаточно способными. Также предстоит сделать отсев и после второго года обучения. После первого и второго отсевов, мне думается, мы должны добирать людей, с тем чтобы и внутри самой студии происходила бы естественная забота старших о младших, естественное вхождение в дело, используя для этого людей, утвердивших себя в студии, людей, которые смогут начать строить это человеческое сообщество. Совсем не значит, что с первого дня обучения мы будем идти по проторенному пути, по которому нас учили в наших учебных заведениях. Прежде всего, стоит рассказать этим молодым людям о том, насколько сложны задачи серьезного искусства во всех областях — в театре, в литературе, в кино, в поэзии, в живописи. То есть получать эти знания молодые люди должны не из рук тех, кто этим занимается в высших учебных заведениях 15–20 лет, а из рук тех, кто обладает наибольшей информацией на сегодня в той или иной области. Если это поэзия — то это Вознесенский, Владимир Соколов или Володя Корнилов. Если современная критика — то Лакшин, Рассадин, Туровская, Женя Сидоров и так далее.

Наряду с такой просветительской работой, мне думается, обязательно должны преподаваться дисциплины, которые мы называем техническими: движения ли, пластика, танец ли, что, так или иначе, вводило бы и совершенствовало бы пластику человеческую, потому что это серьезнейший пробел у многих из нас, у большинства актеров нашего театра. К концу двухгодичного подготовительного курса наши студийцы должны быть подведены к первым самостоятельным выводам, которые мы предложим им сделать: какой театр их интересует, во что верит этот театр, что является первичным для этого театра? Это означает, что мы поможем им помочь понять самих себя.