Оленья кавалерия или смерть от кота своего...

«Мужчины, впрочем, вовсе не ревнивы, — продолжает Георг Стеллер, — и втихомолку живут одновременно со множеством женщин и девушек, чего они являются любителями; но всё это, из-за сильной ревности жён, им приходится проделывать очень секретно. В то же время женщины требуют для самих себя полнейшей свободы, сами ищут любви на стороне и в этом отношении ненасытны и настолько славолюбивы, что та из них считается самой счастливой, которая в состоянии назвать наибольшее число любовников…»

Склонный к морализаторству немец Стеллер попенял и российским первопроходцам, усвоившим на Камчатке многие обычаи аборигенов: «И в русских острогах казацкие жены, происходящие от ительменов, до сих пор всё еще считают большою для себя честью быть любимыми многими, и в этом отношении ещё недавно положение было отнюдь не лучше, чем когда-то в Содоме…»

С немецкой педантичностью Стеллер подтверждает и описанное Крашенинниковым отношение ительменов к девственности, господствовавшее у них до распространения христианства: «Если в прежние времена камчадалы, бывало, выдавали за кого-нибудь девственницу, то это вызывало неудовольствие жениха, и он бранил тещу за то, что она плохо и глупо воспитала свою дочь, так как последняя настолько неопытна в любовных делах, что ему пришлось предварительно наставлять её в них. Ввиду этого девушки обучались сначала разным бесстыдствам у опытных мастериц этого дела и вознаграждали их за уроки…»

«Русские называют таких педерастов жупанами…»

Удивительно, но при такой вольности нравов и отношений, у ительменов существовало очень строгое разделение мужских и женских работ. И в начале XVIII века, когда русские только осваивали Камчатку, это приводило порой к смешным, а то и трагическим случаям. Поначалу ительмены воспринимали любого русского казака, привычно бравшегося за иголку, чтобы зашить свою рубашку, как… пассивного гомосексуалиста.

Ведь у ительменов шили и чинили одежду исключительно женщины. «Мужчине за то приняться такое бесчестие, что тотчас почтётся за коекчуча» — пишет Степан Крашенинников. «Коекчучами» у аборигенов Камчатки именовали носивших женскую одежду лица нетрадиционной ориентации. Далекий от толерантности немец Стеллер пишет прямо: «Русские называют таких педерастов жупанами…»

Вообще-то термин «жупан» происходит от искажённого русскими казаками ительменского слова «шопан» или «шупан» — так обозначался запасной, нижний проход в юрту, которым никогда не пользовались мужчины в обычных случаях. Казаки явно исказили этот эвфемизм аборигенов по созвучию с известным русским словом на букву «ж». Нам же сегодня остаётся только представлять, какой бывала реакция брутальных казаков-первопроходцев, когда наивные камчадалы из-за наличия иголки с ниткой в руках, принимали их за ласковых геев…

Три века назад нетрадиционная ориентация была достаточно распространена среди аборигенов Камчатки. Георг Стеллер описывает прямо какую-то античную вольность камчатских нравов: «В былые времена у ительменов почти каждый мужчина держал при себе юношу; женщины были этим очень довольны, обходились с такими педерастами наилучшим образом и дружили с ними… Такое мужеложство продолжалось до принятия этим народом христианства. При первом появлении казаков на Камчатке жупаны особенно старательно занимались починкою казачьего платья, помогали им раздеваться, всячески услуживали им, и стоило немалого труда отличить их от настоящих женщин. Во время своего пребывания на Камчатке я сам ещё встречал кое-где немало подобных бесстыдных, предающихся противоестественному пороку людей…»

«Пока с ней греха не будет снято…»

Брачные странности ительменов не ограничивались только вышеописанным. Русских первопроходцев и европейских путешественников удивлял, например, такой обычай аборигенов Камчатки — овдовевшая женщина не могла просто так второй раз выйти замуж, она считалась «греховной». Снять этот «грех» мог только посторонний мужчина, проведя с ней хотя бы одну ночь.

Как пишет Степан Крашенинников: «Вдовы за себя никто не возьмёт, пока с ней греха не будет снято, что состоит в одном совокуплении с нею человека стороннего…» Только после этого вдова у ительменов считалась готовой для нового брака. Однако мужчины-ительмены, при всей вольности нравов, не спешили спать с вдовами, опасаясь брать на себя их «грехи».

«Бедные вдовы принуждены бывали в прежние годы искать грехоснимателей с великим трудом и убытком, а иногда и вдоветь век свой. Но как казаки на Камчатку наехали, то оная трудность миновала…» — не без юмора описывает Степан Крашенинников эту особенность семейной жизни ительменов.