Ольга Ермолаева

Афоня лежала недвижно, смотря неотрывно в потолок. Иной раз облизывала воспаленные губы и как будто что-то глотала. Временами в ее глазах закипали слезы. Ольга подвинула ближе табуретку, наклонилась к подруге и ласково дотронулась до ее сухой, горячей руки.

— Я... я, Оля, хотела умереть,— неожиданно заговорила Афоня слабым голосом.— Только... не дали. Тетка Арина с соседкой парным молоком отпоили. А как мне не хотелось жить... А вот теперь жить захотелось... Особенно, когда увидела тебя. Я вот сейчас, как вспомню, что я сделала,— по коже мороз... Все-таки...— она прижала руку Ольги к своему лицу и заплакала.

— Ты не думай обо мне,— почти шопотом продолжала Афоня.— Я знаю, что тебе тоже тяжело, глядя на меня... Ты не думай... Мы скоро опять вместе будем. Ты скажи там Евсюкову, что захворала, мол. Как поправлюсь, выйду на работу. Я скоро поправлюсь.

Афоня вдруг заулыбалась. Лицо ее стало маленьким, детским. Слабой рукой она полола ей руку на прощанье, и опять виноватая, несмелая улыбка скользнула по ее похудевшему воспаленному лицу.

С тяжелым чувством Ольга вышла в сени. Неясные подозрения вновь вспыхнули в ее душе. «Что случилось с ней, что могло произойти с ней в монастыре?» — думала она, вспоминая непонятные намеки Арины.

Неожиданно где-то близко от нее послышался сердитый голос Арины. Ольга замедлила шаг. Голос доносился из чулана, отделенного от сеней тонкой, тесовой перегородкой. Арина, очевидно, говорила с Лукой. Первые ее слова заставили Ольгу притаить дыхание.

— Я только надоумила ее,— крикливо говорила Арина,— ребенка-то выжить надо — вытравить. Куда она с ним?.. Девка она еще али нет?.. Понимай, что тебе говорят.

— Понимаю, Ариша, все понимаю,— кротко отвечал Лука.

— Ни бельмеса ты не понимаешь. От людей-то стыд али нет? А от бога — грех непростительный. Тем паче, она еще монашка... Разумей пустой-то головой своей.

— А ты так простительный грех сделала?

— Я ее не заставляла все лопать, а она все выжрала... Жить неохота!.. Ишь ты!.. Блудлива, как кошка, а труслива, как заяц.

— Не так надо было, Арина, это делать.

— А как по-твоему?

— Лекаря... с лекарем поговорить надо было.

— Хм, нашелся... Лекарю-то надо сколько за это?.. Вшей не хватит... Ладно, молчи. Знаю это дело я не хуже лекарей твоих. Все обошлось хорошо, и молчи. Ни черта ей не сделается.

Ольга, не помня себя, вышла во двор. Все было ясно и понятно... и как все это страшно!  

ГЛАВА III

Афоня скоро выздоровела и снова вышла на работу. К ней вернулась прежняя говорливость, смех. Ольга не расспрашивала ее ни о чем.

Вечерами, после работы, они гуляли вместе. Однажды Афоня, придя к Ольге домой, сообщила таинственно, со счастливой улыбкой на лице:

— Нас с тобой сегодня приглашали на вечеринку. Пойдем... Просись у матери.

Ольга мечтательно вспыхнула, но, подумав, грустно сказала:

— Я ведь не умею танцевать. Да и мама меня не отпустит.

— У! Пустое дело. Танцевать там научат. А мать я спрошу. Я скажу ей первая, а потом ты просись... Ладно?

Вошла Лукерья.

— Морковь-то надо пропалывать еще раз,— сказала она,— вся заросла. Я хотела было, да не могу. Поясница у меня опять заныла, наклониться не дает.

— Мы выполем,— сказала Афоня.

Ольга ткнула ее в бок и прошептала:

— Говори...

— Лукерья Андреевна! — громко сказала Афоня, кашлянув,— Опусти Ольгу... На вечеринку нас сегодня приглашали.

— Ты что за адвокат?.. У нее и у самой язык-то не отсох сказать.

— Ну, не все ли равно, я приглашаю, я и прошу.

— Рано ей еще по вечерам ходить, пусть дома посидит,— сурово отрезала Лукерья.

Ольга, потупившись, перебирала кисти скатерти у стола.

— Мама, я пойду?..

— Я сказала толком вам, что рано. Ишь, выдумали! Будет время — нагуляетесь.

Лукерья ушла в кухню и загремела горшками.

Подруги понуро примолкли. В избу вошла Степанида.

— Что это вы какие?.. Будто кислого квасу напились,— спросила она веселым голосом.

— Лукерья Андреевна Ольгу на вечеринку не отпускает.

— Ишь ты, пришла пора...

— Выдумывают с этих пор шляться по вечеринкам,— сердито отозвалась Лукерья.

Степанида плутовато подмигнула девушкам и с решительным видом прошла на кухню.

— А тебе что, жаль? Девчонка-то ведь на возрасте, слава богу, стает. Охота ей али нет, как по-твоему?! Отпусти-ка девку.

— А ты что больно хлопочешь?..

— Что мне хлопотать? Мы с тобой измочалили молодость свою ни за грош, ни за копейку. Не видели свету, и она так же, что ли? Что тебе жалко? Девка работает что есть мочи и погулять нельзя?.. Вот тебе, матка, свет! Да пусть идет потрясется. Людей посмотрит, себя покажет. А то сидит дома, как таракан в щели. Кому охота? Молодость-то раз в жизни дается.

— Я ничего, да кабы грех какой не вышел.

— А ты об этом думай, а не говори,— строго сказала Степанида.— Что у нее на плечах капустный кочан торчит вместо головы?.. Слава богу, в уме. Ступай, Ольга, что тут, слава тебе, господи, что мы в угол рожей, что ли, по-банному крыты, по-рогожному шиты?.. Не хуже прочих.

— Пусть идет,— согласилась, наконец, Лукерья,— только у меня не допоздна. К ночи, чтобы дома быть.

Афоня обрадованно вскочила со стула и, подсучив рукава кофты, весело сказала: