Олигархи. Богатство и власть в новой России

Березовский считал Доренко на редкость талантливым журналистом. Он сказал мне, что впервые обратил внимание на Доренко после взрыва своего “мерседеса”. Он услышал, как Доренко ехидным тоном сообщил, что сегодня была подложена бомба под очередного толстосума, какая жалость. Березовский не обиделся, он тут же вызвал своего секретаря. “Не могли бы вы найти Доренко? — спросил он. — Мне кажется, он — очень талантливый человек”. “Я не принял всерьез суть его высказывания, — добавил он. — Но форму, в которую он облекает свои мысли, я воспринимаю очень серьезно. Она мне нравится”.

Доренко вспоминал, что познакомились они намного позже. Когда Березовский захотел встретиться с ним, Доренко сначала отказался. “Я сказал, что занят”, — рассказывал мне Доренко. Березовский настаивал. Он пришел и уселся в приемной рядом с кабинетом Доренко. Он ждал. Это был фирменный стиль Березовского: он человек не гордый и всегда готов подождать. Дело было летом, и в приемной стоял разрезанный арбуз. “Мои помощники спросили меня, что делать с Березовским; он сидит и не уходит, — рассказывал Доренко. — Я сказал, что не знаю, и предложил угостить его арбузом. Он просидел еще сорок минут, ел арбуз, а потом ушел”. Позже они договорились пообедать в японском ресторане и пришли к выводу, что есть нечто сближающее их. В тот день всего за один час Березовский принял Доренко на работу на свой телевизионный канал ОРТ.

Специфический стиль телевизионной программы Доренко в России называли “авторской программой”. Она представляла собой сочетание новостных видеоматериалов и комментариев. Такой формат дает ведущему широкие возможности для самовыражения. На НТВ подобную программу вел Евгений Киселев, его пользовавшиеся популярностью “Итоги” выходили в эфир в воскресенье вечером. Но если Киселев казался интеллектуалом, то Доренко был совсем другим: прямолинейным, саркастичным, ярким.

Березовский вел закулисную работу, пытаясь ослабить позиции Примакова. 12 мая 1999 года Ельцин уволил Примакова. Ельцин, казалось, становился все более углубленным в себя и эксцентричным. Возможно, он завидовал популярности Примакова, а может быть, его убедили в том, что Примаков не может справиться с экономикой. На место Примакова Ельцин поставил Сергея Степашина, бывшего министра внутренних дел, манерой поведения напоминавшего добросовестного капитана милиции. Он был чрезвычайно исполнителен, но ему недоставало воли. Первым делом Степашин заявил, что не будет преследовать Березовского.

Едва Степашин успел обосноваться на новой должности, как в Кремле заговорили о его смещении. Березовский позже вспоминал, что кремлевское окружение считало Степашина “слабым”

^{583}. Степашин был профессиональным юристом, но в политике казался совершенно беспомощным. С каждым днем Ельцин лишался поддержки, а Лужков набирал силу. Кремлевское окружение решило, что нужно найти кого-то другого. Им нужно было решить проблему “преемственности власти”, ю августа Ельцин уволил Степашина, четвертого премьер-министра за последние полтора года. На место Степашина Ельцин назначил Владимира Путина, энергичного человека с холодным взглядом, не отличавшегося широкой известностью и занимавшего должность руководителя Федеральной службы безопасности. Первоначально Путина тоже рассматривали как проходную фигуру, но он превратился в нечто большее.

В то лето политический вакуум повис над Москвой подобно туману. Это было осязаемое отсутствие руководящей политической идеи. Березовский, которого больше не преследовал Примаков, захотел еще раз сыграть роль “делателя королей”. Он пришел к Доренко и предложил ему вести новое политическое шоу, созданное специально для него, — “Программу Сергея Доренко”.

Затем до кремлевского окружения дошли новые тревожные новости. Два главных противника Березовского, Лужков и Примаков, объединились и объявили о создании политического союза, сделав объектом своих устремлений Кремль. Они заручились поддержкой ряда влиятельных губернаторов и мэров по всей стране, и когда прозвучало их заявление, стало ясно, что они превращаются в силу, с которой следует считаться. Их влияние росло — они обрели то, что в политике называется “весом”; стало казаться, что их победа предопределена. Они не были харизматическими лидерами, но это не имело значения. Значение имело то, что они воспринимались как будущие наследники Кремля. У Ельцина не было явного преемника, и Лужков понимал, что именно по этой причине их ждут неприятности. Он чувствовал, что кремлевская администрация уже ищет предлог, чтобы разделаться с ними. “Оказывается мощное давление и противодействие формированию нашего блока, — говорил он. — Но мы не боимся этого. Мы сильны” [61].