Олигархический транзит

Спутанная бухта на коротком поводке, привязанном к швартову, спружинила назад, почти невозможным образом, вопреки закону притяжения, скользнула в обратную сторону по отрицательной параболе — и груша ухнула в узкую щель между бортом и причалом, увлекая за собой весь линь. Прямо в воду.

— Морская серость! — в сердцах отчеканил боцман.

Рабочие на причале смеялись. Лицо Бородина налилось кровью.

«На баке, что там у вас происходит? — возмущались на мостике. — Доложите о подаче продольного!»

— Сейчас, — смущённо хрипел в микрофон третий помощник. — Сейчас подадим. Заминка.

Боцман отошёл от брашпиля, свесился далеко за борт, ухватил привязанный к тросу конец выброски и вытянул её всю из воды. Небрежно кинул мокрую грушу на причал к ногам докеров, подтолкнул трос в клюзе…

Тут случилось то, чего, видимо, никто не предвидел. Боцман со штурманом в суматохе недоглядели, а Миша вообще не мог знать. Раскинутый по палубе широкими шлагами толстый стальной трос под тяжестью огона заскользил вниз, набирая скорость.

После всех промахов и перенесённых унижений Миша находился в ступоре. Он уже не думал о том, чтобы реабилитировать себя, вовсе не собирался кидаться грудью на амбразуру. Но он видел устремившуюся за борт стальную змею, запрыгавшую, загрохотавшую по палубе своими тяжелыми кольцами, и подсознательно чувствовал, что это вне плана, этого никак не должно быть. И так же подсознательно перед его глазами возникла картина, как всего несколько минут назад одним движением ноги Андрей ловко остановил рванувшийся было в клюз трос. В этот миг один из скачущих шлагов упал на ребро кнехта, на то самое место, где недавно придержал трос Андрей, и Миша, не отдавая себе отчета, подскочил и наступил на него носком ботинка…

Что было дальше, он сам не смог бы описать. Чудовищная змея билась под его ногами, ускоряя бег, ударяла по бедрам и рукам, пыталась опутать, повалить и затянуть в железную дыру, порвать там на клочки, а он плясал на ней, инстинктивно выделывал безумные антраша, чудом уходя от бешеных удавок, от испуга лишившись всякого соображения.

Когда трос, напоследок с силой рванув приваренную к палубе вьюшку, до конца смотался в воду и застыл, Миша нетвердо отступил от кнехта и прислонился к фальшборту, ошеломлённо оглядываясь кругом с жалкой улыбкой. Лицо третьего штурмана из пунцового сделалось землистым, а у боцмана дёргалась щека.

— С меня же голову снимут! — пробормотал Бородин.

— Кто-то за тебя молится, — сказал Мише боцман, глядя на него, как тому казалось, с презрением.

— Какой-то охеренный праведник, — невозмутимо подтвердил Андрей.

После швартовки Миша лежал в каюте на верхней койке, отвернувшись к стене. Теперь он точно знал, что морская работа не для него, и лихорадочно искал выход из положения. Отправляться в рейс на этом судне было немыслимо. На него станут показывать пальцем и смеяться в лицо. Распоследний чурбан, какой-нибудь Жабин будет смотреть на него сверху вниз, как смотрел боцман. Его отправят драить туалеты и мыть кастрюли, справедливо решив, что ни на что другое он не способен. Хорошо, что всё разрешилось так скоро, пока он ещё не вышел в рейс; списаться на берег где-нибудь за границей было бы сложнее. Сейчас он просто пойдёт к старпому, заберёт документы, сойдёт с трапа со своей сумкой, как пришёл сюда, ни с кем не прощаясь и ни на кого не глядя, а там… Дальше начиналось, конечно, самое тяжёлое. Предстояло как-то объяснить свой поступок в училище, заявить, что он не хочет плавать, и приготовиться к крутой перемене судьбы. Возможно, его сразу отчислят и отправят служить в армии. В лучшем случае, учитывая хорошую успеваемость, разрешат перейти на другой факультет, учиться на какого-нибудь экономиста или диспетчера в порту. Скучная и совершенно чуждая профессия случайным образом свяжет его на всю последующую жизнь. Предстояло признать своё поражение дома — перед матерью, бывшими учителями, друзьями, знакомыми… Всё это казалось обвалом жизни, чуть ли не хуже самой смерти. Он снова и снова начинал искать выход и неизбежно шёл по тому же кругу.

«Боцману Ругинису срочно подняться в каюту старпома!» — несколько раз прохрипела принудительная трансляция голосом, похожим на голос третьего помощника.

«С меня же голову снимут», — вспомнилось Мише. Похоже, Бородин упредил события и изложил начальству свою версию происшедшего. А старпом на боцмана имеет зуб, он будет рад возможности свести счёты. Боцман не станет оправдываться и объяснять, не такой это человек. Да и кому объяснишь, разве что капитану? Только капитан может предотвратить расправу. А рассказать ему всю правду может только он, Миша. Призвав в свидетели, если понадобится, Андрея Чернеца. Матрос сам заступаться не пойдет, но и вилять, когда призовут к ответу, не будет. А Мише теперь нечего терять: возьмёт всю вину на себя и покинет судно. Надо будет сказать капитану напоследок: «Гоните вы отсюда этого старпома!» Или лучше так: «Я всё равно ухожу, но мой вам совет: гоните вы этого крысятника, иначе быть беде!»