Олигархический транзит

Приоткрылась дверь. В неё медленно и как-то боком, стыдливо прикрывая одной рукой лицо, а второй держась за живот, протиснулся Ругинис. Огляделся — и сразу на свой тюфяк, прямо в робе и сапогах. Судорожно потянул на голову край простыни.

— Гера, ты что? — спросил Бородин с тревогой. — Ты бы разделся! И это… Чаю сейчас согреем, а?

Подошёл, сдёрнул с Ругиниса простыню, отвёл от лица его дрожавшую руку.

— Эк тебя отделали! Кто же это?

Заинтересовались и другие, приблизились. Даже Лайнер оторвался от телевизора, глянул на боцмана, ахнул и побежал в буфетную за примочками — он теперь чувствовал себя почти штатным лекарем.

— Это… Это я сам, — неуверенно пробормотал Ругинис. — Упал с крана. Запнулся в кабине — и вниз головой на палубу…

— Что ж ты неловкий какой! Холод приложи. Завтра красивый будешь, — сказал Бородин. — А с животом что? По печени били?

— Нет, нет… Совсем не то.

— Герман, Бугаев был с вами? — спросил старпом. — Где он?

— Не было. При чём тут Бугаев! Со мной у них особые дела… Ерунда. Завтра поправлюсь.

— Пожрать, говорю, дадут? — в очередной раз возопил Жабин в пространство, не обращая внимания на переполох и слоняясь из угла в угол. Пнул сапогом дверь, крикнул: — Эй, там, позовите сюда эту поглядушку, пусть кормит нас!

— Куда делся Бугаев, Герман? — повторил вопрос старпом.

— Сюда пошёл. Его одного отправили, я сам видел, как он в надстройку заходил… А что, разве нет? Нет его? Это не то, не то! Тут что-то другое!

Жабин продолжал настаивать, вступил через дверь в переговоры с вахтой. Минут через десять явилась Юнаева, заспанная и сердитая. Накинулась на Нину Васильевну:

— Ты что, не могла им навалить? Вон котёл с макаронами, специально выставила!

— Света! — тихо позвал старпом, подойдя совсем близко. — Миша Бугаев пропал.

Он впервые с изумлением заметил, какая чистая и до болезненности тонкая у неё кожа, даже на щеках проступали голубые жилки.

Света на секунду обмерла, жилки нарисовались ярче, запульсировали на висках.

— Да ладно заливать-то! — сказала, собравшись с духом. — Он в моей постельке почивает. Хочешь, покажу? Пошли, пошли! Твоё место теперь занято, дружок.

Она схватила его за руку, почти насильно вывела из столовой и потащила через холл к трапу. Вахтенный не препятствовал. Вслед неслись отчаянные ругательства Жабина.

Акимов снова попал в её каюту. На койке девственно чистая простыня с острыми складочками после утюга, взбитая подушка, конвертиком сложенный в ногах пододеяльник. Всё точь-в-точь так, как предстало ему ещё четыре дня назад. Только на голом узком дерматиновом диване возле иллюминатора появилось смятое одеяло. Видимо, Света им укрывалась, когда ложилась тут, почему-то не решаясь потревожить собственную постель.

— Но его же здесь нет! — сказал Акимов растерянно.

— Как — нет? Ну почему ты говоришь — нет?! — закричала она что есть мочи. — Почему всегда — нет?!!

Из глаз её вдруг брызнули слёзы. Она стиснула кулачки и впилась в них зубами, унимая рвавшийся изнутри вопль. Он испугался, схватил её за плечи, встряхнул — и только тут, вглядываясь в ее опустевшие, утратившие блеск глаза, впервые осознал страшную природу её нового существования.

— Ты иди, иди, — хрипло сказала она через минуту, утерев слёзы и немного придя в себя. — Объявится твой Бугаев. Ты же всё сделал, чтобы его выручить. Найдё-отся!

Глава двенадцатая

Заговорщики

Бугаев не объявился.

Акимов до последнего был уверен, что его исчезновение — дело рук ухалинской клики. Возражения Ругиниса старпома не убедили: этот стойкий и упрямый человек пасовал перед грубым физическим насилием, оно лишало его всякой воли к сопротивлению. То, что его «пугнули» именно таким образом (Герман никогда никому не рассказывал подробности своей стычки с военными моряками на ночной палубе, настойчиво отрицал сам факт избиения, но что бы ни послужило поводом — провокация, словесная перепалка или прямое нападение, кто бы ни начал драку, её спланированность была очевидной), говорило об изрядной психологической проницательности следователей. Тот же страх мог помешать Ругинису открыть правду о Бугаеве. Хотя, с другой стороны, к чему им «массовки», зачем нужны лишние свидетели подобных расправ, — если они, конечно, не собирались убить обоих? А судя по тому, что Ругинис беспрепятственно добрался до столовой, они этого не замышляли.

От Светы старпом, пользуясь нечаянной свободой, сразу поднялся на мостик. Капитан лежал в штурманской рубке на своём уже привычном месте, читал книжку.

— А, это ты? — сказал, почти не удивившись. — Я с ними больше не могу. Пьют как лошади, вылакали все наши запасы. А татарин этот, Равиль, сколько бы ни глушил — всегда трезвый. Вот школа! Они тут как на курорте…

— Бугаев исчез, — сказал старпом. — Играйте тревогу.

— Ты что, смеёшься? Как я могу без указаний? Если бы ещё пожар… Какую тревогу?

— «Человек за бортом»! Да всё равно какую, искать человека надо! Боцмана на палубе измолотили, а этот вовсе пропал!

— Ну, брат, если уж… Если это они, так чего искать.