Олимпийские игры. Очень личное

Когда я сам на американском самолете летел в Атланту, то был просто потрясен, насколько наплевательски относится весь экипаж к тем, у кого в речи чувствовался хоть малейший акцент. К «своим» штатники всегда относились по-особому. Но столько пренебрежения к иностранцам я увидел впервые. Проявлялось оно во всем, даже в мелочах. Когда же прилетел в Атланту, то ужаснулся, увидев огромное количество волонтеров, которые не только ничего не знают и ни за что не отвечают, но и всем своим видом дают понять, что хозяева здесь – они и порядки установлены тоже ими.

Впрочем, я уже ни на что не обращал внимания. Это трудно объяснить, но меня не покидало ощущение, что все вокруг происходит не со мной, а где-то совсем в другом измерении. А я – один. Наедине со своими мыслями, ощущениями…

– Не было страшно проиграть?

– Я допускал возможность того, что выиграет Холл. Когда он утром в день финала на стометровке, не напрягаясь, проплыл дистанцию за 48,9, у меня волосы зашевелились. При этом я прекрасно понимал, что просто так победу не отдам. Если приходится плыть быстро, после финиша обычно накатывает страшная болевая волна. Когда я испытывал это, то каждый раз отдавал себе отчет в том, что однажды у меня просто могут не выдержать сердце, почки, печень, мозг. И подсознательно всегда чувствовал какую-то грань, которую лучше не переступать. Но в Атланте я совершенно трезво понимал, что, если понадобится, пойду на любое сверхнапряжение.

Я редко волнуюсь во время соревнований. Тут же меня всего колотило. Сказалось, видимо, и то, что до Игр я больше двух месяцев нигде не выступал, а от соревнований очень быстро отвыкаешь. Я всегда пытаюсь поспать перед финалом, заснул и в тот раз, но последним ощущением было выскакивающее из груди сердце. Проснулся же необычайно спокойным. Вот тогда я и почувствовал это ощущение внешнего кокона: я – внутри, а остальное меня не касается.

Наверное, это меня и спасло. Подсознательно я понимал, что главное – заставить себя ничего не слышать. Потому что стоило хотя бы на секунду обратить внимание на то, что происходит на трибунах, думать о чем-то другом становилось просто невозможным. Я видел, как у многих в этот момент наступал шок, избавиться от которого за секунды, остающиеся до старта, оказывалось невыполнимой задачей. А вот сам заплыв на стометровке – все-таки она была в Атланте моей главной дистанцией – вообще помню очень смутно. Разве что последние два гребка. Они были словно в замедленной съемке – в голове успела проскочить тысяча мыслей.

– О чем?

– Ну, что я не могу прибавить – руки уже не в состоянии разгребать воду, что Холл – я его видел боковым зрением под водой – тоже не может прибавить, что ни в коем случае нельзя снижать темп, что у меня вот-вот начнет темнеть в глазах… До Атланты всегда, когда доводилось плавать «сотню», у меня на последних гребках неизменно присутствовало чувство, что я выиграл. В Атланте такого чувства не было.

– А что было после финиша?

– Отчетливо помню лишь сумасшедший страх от мысли, что я должен посмотреть на табло…

Глава 4. Репортаж из полицейского участка

По-моему, это была пятница. Впрочем, это совершенно точно была пятница, потому что все репортажи, запланированные на субботний номер, были переданы в Москву с утра, впереди маячил выходной – последний на Играх в Атланте – и по этому поводу в офисе «Спорт-Экспресса» планировалась грандиозная вечеринка с участием соседей по пресс-центру, журналистов французской L’Equipe. На сдвинутых в центре столах громоздилась нарезанная закуска, черная икра и в меру запотевший «Сабонис» – так на нашем журналистском сленге именовалась трехлитровая бутылка водки «Smirnoff».

Прыжки в воду – заключающий соревнования мужчин финал на десятиметровой вышке – я намеревалась посмотреть по телевизору. По уговору с шефом бригады Владимиром Гескиным мне в этот день было дозволено не ехать в бассейн. С одним, правда, «но»: в случае победы Дмитрия Саутина я была обязана любым способом – хоть лично, хоть по телефону – взять у него интервью.

Свой первый финал в Атланте – на трехметровом трамплине – Саутин проиграл. Не попал даже в призеры. И я почему-то решила, что парень просто не в форме. Соответственно, и ехать в бассейн не видела никакого смысла. Тем более что после предварительных соревнований на вышке Дима шел вторым.

Телевизор в пресс-центре мы тоже включили не сразу. Но когда включили, выяснилось, что после второго из шести произвольных прыжков Саутин опережает ближайшего соперника на десять с лишним баллов. После третьего разрыв увеличился до 30,24. После четвертого он уже составлял 49,05. Космический показатель…

– Сейчас кому-то придется ехать в бассейн… – сочувственно произнес мой коллега Сергей Родиченко. И, взглянув на часы, стрелки которых приближались к одиннадцати ночи, добавил, повернувшись в мою сторону: – Пойдем, несчастная… Я провожу тебя до такси.