Цинизм, царивший в мастерских художников, развратил Жюльетту, и она заводила себе любовников, которые, однако, не улучшили ее мнения о мужчинах; был среди них красивый итальянец пятидесяти трех лет Бартоломео Пинелли, был бедняк декоратор Шарль Сешан, был бессовестный журналист Альфонс Карр, который пообещал на ней жениться и занял у нее денег, и наконец, появился богатейший князь Анатоль Демидов, красивый, бешеный сумасброд, не расстававшийся с хлыстом; в 1833 году этот покровитель Жюльетты роскошно обставил для нее великолепные апартаменты на улице Эшикье. Словом, Жюльетта повела жизнь куртизанки, но все же она сохраняла свежесть чувств, бретонскую склонность к мечтаниям, страстную любовь к дочери, кроткий взгляд бархатных глаз, "в котором минутами сквозила ее небесная душа", веселость и очаровательное остроумие.
Позднее Виктор Гюго начертал в записной книжке Жюльетты: "В тот день, когда твой взгляд впервые встретился с моим взглядом, солнечный луч протянулся из твоего сердца в мое, словно свет зари, упавший на руины". По правде сказать, каждый из них, сам того не ведая, увидел в другом существо, потерпевшее крушение. Потеряв Адель, Гюго испытывал потребность в новой любви, которая вернула бы ему веру в себя; Жюльетта изведала только чувственность, а между тем она с шестнадцати лет мечтала стать "страстно любящей подругой честного человека". Когда Альфонс Карр, распутный любовник Жюльетты, вздумал таскать ее с собою в злачные места, она ответила ему: "Мне кажется, что мою душу обуревают желания не менее, а в тысячу раз более пылкие, чем желания плотские… Вы дарите мне утехи, за которыми следуют усталость и стыд. А я, наоборот, мечтаю о спокойном, ровном счастье. Послушайте, гордость не позволяет мне лгать: я вас оставлю, брошу вас, покину и землю и даже жизнь, если найду человека, чья душа будет ласкать мою душу — так же как вы любите в ласкаете мое тело…"
Во время репетиций "Лукреции Борджа" она грациозно заигрывала и кокетничала с Гюго. Он держался настороже. Всегда ли он хранил супружескую верность? Неизвестно; но занятая им позиция, его поэзия, воспевавшая радости брака и отцовства, требовали от него верности. Он терпеть не мог "закулисных дрязг", опасался актрис и держал себя с ними "почтительно и осторожно". Помня бурные стычки на спектакле "Король забавляется", он подготовил премьеру "Лукреции" с тщательностью искусного полководца. На читку пьесы были созваны "представители боевых защитников "Эрнани". Премьера спектакля стала триумфом.
Успеху в значительной мере способствовали мадемуазель Жорж и Фредерик Леметр, но и Жюльетта Друэ, несмотря на ее мимолетное появление, очаровала публику. "Ей полагалось произнести лишь несколько слов, — говорит Теофиль Готье, — всего-навсего пройти по сцене. Но при этом кратком и немногословном выходе она сумела создать восхитительный образ, была настоящей итальянской княгиней с пленительной и смертоносной улыбкой…" Что касается автора, он с удовольствием прислушивался к мнению публики, ибо он и сам его разделял: "Какая она хорошенькая, какая красивая, какая стройная, какие великолепные плечи, очаровательный профиль, что за прелестная актриса, сколько в ней достоинства! Какая живость чувств! В ее голосе и в манерах есть сходство с госпожой Дорваль, но гораздо больше естественности и души. Прибавить ей еще год опытности — и она достигнет совершенства, будет нашей лучшей жанровой актрисой. Какая мимика, сколько души…"
Гюго ошибался не в суждении о красоте актрисы — она и в самом деле была восхитительна, — но относительно ее таланта. Жюльетта Друэ была неумелая актриса, потому что "переигрывала". Но любовь — плохой судья, а Гюго был влюблен. Вечер за вечером он ходил в театр Порт-Сен-Мартен полюбоваться в короткой сцене прекрасными черными глазами, всегда устремленными в его глаза. Соблазн был велик. Уже давно Адель упорно отвергала его ласки. Под маской молодого победителя он таил тайную и жгучую боль.
Печаль сидит во мне. Она,
Как скверный гость, меня терзает.
Я башня, что на вид сверкает,
Внутри — угрюма и темна
[Виктор Гюго, "Мадемуазель Жюльетте" ("Песни сумерек")].
Каждый вечер он навещал Жюльетту в ее артистической уборной, давал ей советы, упивался красотой, тянувшейся к нему. Через четыре дня после премьеры, 6 февраля, он сказал ей: "Я люблю тебя!" Она так ждала, так хотела услышать это. В ночь с 16 на 17 февраля, в субботу, на масленицу (они всю жизнь думали, что это было во вторник, но ошибались либо в дате, либо в дне недели), автор и актриса должны были после "Лукреции Борджа" поехать в другой театр на бал. Но они решили провести эту ночь у Жюльетты, которая еще жила тогда на бульваре Сен-Дени, в ожидании того дня, когда будет готово ее "гнездышко" на улице Эшикье.
Жюльетта Друэ — Виктору Гюго:
"Виктор, приезжай за мной нынче вечером к госпоже Крафт. Из любви к тебе наберусь терпения, буду ждать тебя. До свидания, до вечера. О-о! Сегодня вечером все свершится. Я отдамся тебе всецело…
Восемь лет спустя он напомнил ей этот день: