Олимпио, или Жизнь Виктора Гюго

Гюго готов был простить ее, если она порвет со своим прошлым. Она наконец покорилась и сразу стала очень бедной. В январе 1834 года она заложила в ломбард "четыре дюжины батистовых вышитых сорочек, три дюжины батистовых сорочек с кружевами, двадцать пять платьев, из которых два декольтированных, тридцать нижних вышитых юбок, дюжину вышитых ночных кофт, двадцать три пеньюара, кашемировую накидку с оборками, шаль из индийского кашемира и так далее". Этот тщательно составленный жалкий перечень похож на опись имущества, оставшегося после смерти. Что ж, княгиня Негрони умерла, а Жюльетта Друэ боролась за то, чтобы выжить. Ее осаждали кредиторы, их визиты усиливали ревность Гюго. Жюльетте пришлось признаться ему в некоторой части своих бед, экономный буржуа возмутился; но романтический герой заявил, что возьмет ее долги на себя.

Виктор Гюго — Жюльетте Друэ:

"Эти деньги — ваши. Я заработал их для вас. Я решил отдать вам часы бессонной ночи. Вещь, которую просили у меня, нужно было приготовить к нынешнему утру или отказаться. Двадцать раз перо падало у меня из рук, но ведь это нужно было для вас, и я работал. Я не таков, как другие; я помню о роковых обстоятельствах. Даже при вашем падении я смотрю на вас как на существо самое великодушное, самое достойное и благородное, ставшее жертвой судьбы. Уж я-то не присоединюсь к тем, кто оскорбляет несчастную, поверженную женщину. Никто не имеет права бросить в вас камень — кроме меня. Если кто-нибудь посмеет бросить, я заслоню вас…"

Поскольку он разлучил ее со всеми, кого она раньше знала, а сам не мог жить возле нее, он дал ей работу. Для писателя естественно стремление сделать любимую женщину своим секретарем. Жюльетта писала Виктору Гюго:

"Почти уже шесть часов вечера; я только что кончила переписывать стихи, которые ты вчера мне дал…"

Она обязана была отдавать ему отчет во всех своих действиях:

"Вчера, когда вернулась домой, читала твои стихи; пообедала, потом записала расходы, потом легла в постель; читала твои газеты; потом уснула, видела во сне тебя, нынче проснулась в восемь часов утра и почти сразу же встала; занялась хозяйственными делами, потом подправила вчерашний свой туалет… В половине третьего села за переписку, как только кончила, пишу тебе.

Вот, господин комендант, рапорт о положении в крепости. Довольны вы? Гвардии капрал вполне доволен. После обеда буду репетировать детей и сосчитаю количество строк в "Осенних листьях"…"

Но Жюльетта получала прекрасные награды. Гюго подарил ей записную книжку в черном роговом переплете с золотой инкрустацией: "Памятка для балов и вечеров", и каждый вечер, перед тем как расстаться с ней и вернуться на Королевскую площадь, он записывал в этой книжечке какую-нибудь банальную и нежную мысль:

"В первый день нового года напишу: "Люблю тебя" — а в последний "обожаю"… Твои ласки заставляют меня любить землю, твои взоры позволяют мне постигнуть небо… Я определяю твою сущность, мой бедный друг, в двух словах: ангел в аду… Красота — есть у тебя; ум — есть у тебя; сердце есть у тебя. Если б общество одарило тебя так, как природа, ты вознеслась бы высоко. Однако не огорчайся: общество могло бы сделать тебя только королевой, а природа создала тебя богиней…"

Но как ни любил Гюго свою Жюльетту, он оставался настоящим Дидье и по-прежнему смотрел на эту Марион Делорм как на падшего ангела. Она и сама презирала себя. Серьезность, торжественность чувств, свойственные Гюго, надоедавшие Адели, нравились Жюльетте, тем более что они чередовались с веселостью студента, которая очаровывала ее.

У нее оставалась только одна надежда — театральная карьера. После многих ссор Гюго обещал Феликсу Гарелю отдать театру Порт-Сен-Мартен свою новую драму — "Марию Тюдор". Он хотел, чтобы две женские роли, почти равноценные, были поручены: одна — мадемуазель Жорж, а другая — Жюльетте; первая должна была играть королеву Англии, вторая — Джен, грешную и трогательную невесту оружейника, который прощает ее. Репетиции проходили бурно. Царственная и царствующая в театре мадемуазель Жорж не терпела соперниц. Она, хоть и не была влюблена в Гюго, не могла допустить, чтобы какой-нибудь автор оказывал внимание третьестепенной актрисе. Высокомерная примадонна язвительно жаловалась на посредственную игру своей партнерши. Красавец Пьер Бокаж, которого она взвинтила, дерзко вел себя с Жюльеттой на репетициях и, наконец, отказался от роли Гильберта. Он был близким другом Александра Дюма и вовсе не желал успеха Виктору Гюго, — этих двух драматургов романтической школы публика, против их воли, считала соперниками. Стараниями Бокажа, Сент-Бева и даже Гареля устные отзывы о пьесе перед премьерой были плохими. Говорили, что в ней полно всяких ужасов и преступлений, что на сцену в ней выведен палач, а главное, что Жюльетта Друэ играет отвратительно.