Олимпио, или Жизнь Виктора Гюго

Восьмого марта Собрание обсуждало вопрос о Гарибальди. Было предложено отменить состоявшееся в Алжире избрание в депутаты великого итальянца, который в самый тяжелый для Франции момент встал на ее защиту. В бурной обстановке, при неистовых криках большинства Собрания, Гюго возражал. Как? Единственный иностранец, пришедший сражаться за Францию; единственный из всех генералов в этой войне, кто не понес поражения, и его вознамерились исключить!.. Виконт де Лоржериль перебивал его на каждой фразе, называл Гарибальди «статистом из мелодрамы» и заявил наконец, что «Собрание отказывается слушать господина Виктора Гюго, ибо он говорит не по-французски». Среди страшного шума и возгласов: «К порядку!», председатель попросил Гюго объясниться.

— Я удовлетворю вас, господа, — сказал Гюго, — и пойду еще дальше, чем вы ожидаете. Три недели назад вы отказались выслушать Гарибальди… Сегодня вы отказываетесь выслушать меня. Этого с меня достаточно. Я подаю в отставку…[197].

Напрасно председатель от имени Собрания выразил сожаление; напрасно Луи Блан говорил о душевной боли, испытываемой столькими французами из-за того, что гениальный человек вынужден оставить Национальное собрание Франции…

— Он сам этого захотел! — закричал один из правых.

— По собственной воле, — поддержал его герцог де Мармье.

Левая в полном составе направилась в дом поэта. Он же 11 марта начал готовиться к отъезду в Аркашон. Он был в прекрасном настроении, радуясь, что хлопнул дверью, уходя из Собрания, которое он презирал. Однако он сожалел, что не мог разрешить ряд задач, и записал в своей книжке: «Задуманные акты, которые отставка моя помешала мне совершить: Отмена смертной казни. — Отмена позорящих и бесчестящих наказаний по приговору суда. — Реформа магистратуры. — Подготовка к организации Соединенных Штатов Европы. — Обязательное и бесплатное обучение. — Права женщины…» Программа на сто лет.

Он пародировал Национальное собрание, изображая, как бы там Корнель попытался произнести фразу: «А как вы думаете, что он мог против троих?» Вот как бы это происходило, писал Гюго.

«Корнель. А как…

Дориваль. Дурак!

Белькастель. Красный!

Правая (в один голос). Опасный! (Продолжительный смех.)

Рауль Дюваль (Корнелю

). Уважайте законы!

Корнель…вы…

Анисон дю Перрон. Увы! Увы! (Всеобщий смех.)

Корнель…дума…

Бабэн-Шеве. Нет ума? Да, да, вязать сумасшедших.

Пра-Пари (Корнелю). Таких, как вы!..

Аббат Жафр (Корнелю). Ваша речь недостойна Собрания.

Виконт де Лоржериль. Господин председатель, лишите слова Пьера Корнеля. Он говорит не по-французски.

(Корнель открывает рот, пытаясь продолжать.)

Правая (в один голос). Довольно! Довольно!

(Последние слова фразы, которую хотел произнести Корнель, теряются в шуме.)»

В этой пародии, увы! не было никакого преувеличения.

В течение нескольких дней Гюго плохо спал. Он думал о том, что число «тринадцать» преследует его, вот даже покинуть свою временную квартиру в Бордо он должен 13 марта. Дурное предзнаменование. Он прислушивался к ночным стукам, — казалось, кто-то бьет молотком по доске. Тринадцатого он весь день осматривал Бордо, был во дворце Гальена. Вместе с Алисой, Шарлем и тремя друзьями он должен был обедать в ресторане Ланта. В назначенный час Алиса и другие приглашенные уже собрались там. Поджидали Шарля. Вдруг вошел официант и сообщил Виктору Гюго, что его просят выйти на улицу. Это приехал господин Порт, владелец дома № 13 по улице Сен-Мор.

— Господин Гюго, — сказал он, — мужайтесь! Ваш сын… Шарль… Увы! Он умер!..

Гюго оперся о стену.

— Да, — продолжал Порт, — он нанял фиакр… Когда подъехали к кафе «Бордо», кучер открыл дверцу и обнаружил, что привез мертвеца. У вашего сына хлынула кровь из носа и изо рта. Скоропостижная смерть от кровоизлияния в мозг.

Гюго сказал Алисе, что вскоре вернется, и помчался на улицу Сен-Мор. Туда принесли тело Шарля. Дети спали.

Записная книжка Виктора Гюго, 14 марта 1871 года:

«Я утешал Алису. Плакал вместе с нею. Впервые я обратился к ней на „ты“. Оплатил вчерашний обед в ресторане Ланта — 27 франков 75 сантимов, обед, на который мы ждали Шарля».

Гюго решил похоронить сына в Париже на кладбище Пер-Лашез, в склепе генерала Гюго. Он покинул Бордо 17 марта в шесть часов тридцать минут вечера, надломленный, но мужественный.