Оливер Кромвель

Кромвель пугал шотландских союзников Карла I, выступавших против англичан несмотря на то, что «Бог свидетельствует против вторжения вашей армии в это королевство»; в то же время шотландцы, которые сопротивлялись заключению договора и которые помогли установить власть в Шотландии после победы при Престоне, заслужили его похвалу как «христиане и люди чести»[109]. Но главным образом его гнев был направлен против тех англичан, которые противостояли армии в 1648 году. «Вина тех, кто проявил себя в летнем деле, определенно удваивается по сравнению с виной тех, кто участвовал в первом, так как это повторение преступления, что и засвидетельствовал Бог, содействуя нашей победе во второй войне»

[110]. После поражения повстанцев Велша он требовал отомстить на их лидерах Лафарне и Пойере: их «беззаконие», сказал он, «удваивается, так как они так много согрешили против светлого и против многих свидетельств Божественного присутствия, способствующего процветанию праведного дела, в управлении которым они участвовали»[111]

. Они (как, например, полковник Хамфри Мэтьюс) были парламентариями во время первой войны, и, поскольку на Мэтьюса только наложен штраф за преступление в сентябре, Кромвеля изумляло, «…это отсутствие благоговения перед Богом (таким великим и таким справедливым)»[112].

Кромвель был не единственным в армии, кто призывал божественное возмездие на врагов. После поражения повстанцев Эссекса и Кента при осаде Колчестера в августе Ферфакс казнил двух руководителей восстания после скорого военного суда. А 18 ноября Айртон убедил Совет армии в Св. Олбенсе принять «Ремонстрацию», требовавшую «чистки» парламента и казни короля. Одним из аргументов было признание поражения короля во второй гражданской войне божьим знаком, указывающим на то, что Карл Стюарт «главный и величайший виновник всех бед», должен предстать перед судом[113]. Однако вторая гражданская война явилась для Кромвеля драматическим потрясением, и он еще не был готов идти так далеко. Как и в начале восстания в 1647 году, так и теперь, в кульминационный период восстания в конце 1648 года, Кромвель не был главным участником. До конца ноября он оставался на севере в Понтфректе, где до сих пор не сдавался противник. Его ноябрьские письма так же озадачивающе двусмысленны, как и любые другие, написанные им. В них угадывается, что проблема применения силы против парламента очень занимала его: 6 ноября он напомнил своему другу Робину Хеммонду, что этому был недавний прецедент в Шотландии, где «меньшая часть парламента объявила в законном порядке большую часть мятежной, и лишила парламент юридической силы, и созвала новый, и сделала это силой… Подумайте над примером и над его следствием»[114]

. Через несколько дней он присутствовал на встрече представителей северных полков в Йорке, которые разработали петиции в поддержку полков Ферфакса и Айртона на юге. Кромвель послал эти петиции Ферфаксу, говоря об его офицерах, что у них «очень сильное рвение, чтобы беспристрастно судить оскорбителей, и должен признать, я от всего сердца во всем согласен с ними… это дела, которые Бог вкладывает в наши сердца»[115]. Но когда Ферфакс приказал ему приехать на юг 28 ноября (возможно, приказ он получил через два дня, это было за шесть дней до его приезда в Лондон), он прибыл только после того, как Айртон изгнал из парламента около сотни его членов, предполагаемых противников армии.

Было ли промедление Кромвеля его данью революционным методам, преемником которых стал его зять, обязано ли оно политической хитрости или находился он до сих пор в неподдельной нерешительности и (как сказал он) «в выжидательной позиции, желая увидеть, куда поведет нас Бог?»[116]. Было бы глупо игнорировать его способность действовать с большой политической хитростью; у него уже не было политической наивности, как до 1642 года, которую он, однако, до сих пор иногда изображал. Возможно даже, что его промедление в приезде на юг в то время, по крайней мере частично, было мотивировано надеждой на то, что (если он не был слишком связан с радикальной частью армии) он еще сможет работать с союзниками — политическими индепендентами для достижения согласия Карла на какое-нибудь решение (возможно, одно из них — с герцогом Глостером, вторым сыном Карла, в качестве короля). После приезда Кромвеля в Лондон он редко посещал собрания Совета армии, где Айртон выступал с вопросом о казни короля. Вместо этого, хотя Кромвель жил в Уайтхолле и «спал в одной из роскошных кроватей короля», он часто встречался с юристами Балстродом Уайтлоком и Томасом Уддрингтоном для «обсуждения и совещания, как лучше урегулировать дела в королевстве» соглашением с королем при посредничестве графа Денбига[117]. Эти переговоры прервались 26 декабря 1648 года, когда Уайтлок поспешно покинул Лондой, чтобы спасти свой дом в Хенли, в Оксфордшире. Только в этот период Кромвель наконец присоединился к революционным делам Айртона и с энтузиазмом занялся вопросом казни короля.